– Надо дать Саймону время все осмыслить, – поддержала его донельзя расстроенная Теана, которая впервые выглядела не так ослепительно, как всегда. Даже макияж нанесла небрежно и волосы не уложила.
После я не могла простить себя, что послушала их и не поехала. Мне бы следовало сломать замок или выбить окно, если бы Саймон не захотел отворить дверь, связать его по рукам и ногам, сидеть возле него, пока он не придет в себя. Приложить любые усилия, на все пойти, только бы не дать ему совершить то, что он натворил!
Мы все были подавлены, но верили в лучшее. Только лучшее не наступило.
Ночью Саймон позвонил мне, и только тогда я помчалась к нему.
Меня опередили полиция и пожарные. Я узнала, что Саймон облил бензином и поджег себя и свой дом. Полыхало так, что зарево было видно, наверное, из дальнего пригорода. Ничего не осталось – только пепелище. Бесценные заметки, книги, наброски статей, дневники сгорели вместе с Саймоном.
– Я уничтожу все. Ты должна сделать то же самое. Никогда не приближайся к Территории без возврата, – таковы были последние слова моего учителя, друга, любовника, отца моего единственного ребёнка.
Услышав его голос среди ночи, я моментально проснулась и жадно ловила каждое слово Саймона. И все же теперь мне почему-то кажется, что ничего этого не было. Просто не могло быть.
Потому что не мог Саймон – остроумный, рассудительный, уравновешенный человек – плакать в трубку, как пятилетний ребенок.
Не мог он говорить нервным, тонким голосом, срываясь на крик.
Не мог сказать мне, что предпочитает умереть, только бы забыть.
– Ты не понимаешь, что там! Но самое ужасное, что оно совсем рядом с нами! Боже, какая тонкая грань! Оно может оказаться тут, наши миры смешаются, и человечество погибнет!
– О чем ты, Саймон? Что ты видел?
– Сколько меня не было? – вопросом на вопрос ответил Саймон.
Я ответила.
– Минут? – он засмеялся каркающим смехом. – Это были даже не часы, не дни. Скорее уж годы. Долгие годы.
– Что там было, Саймон? – снова спросила я.
И вот тут он заплакал. Бормотал что-то, я не могла разобрать слов. А потом ясно и четко проговорил:
– Ни в одном человеческом языке нет слов, чтобы это описать. Я был мертв, но вместе с тем жив. Нельзя побывать в Нулевом измерении и остаться человеком. Это вообще никакая не Пространственная Зона, не Нулевое измерение, это Территория без возврата! Жестокий немой мир, который молчит в ответ на твои мольбы, но зато слышит и чувствует твои страхи.
– Послушай, Саймон, милый, ты просто перенервничал…
Я знала, что несу чушь, но мне нужно было как-то успокоить его. Только он не желал слушать.
– Люди еще в древности чувствовали, что Территория близко, что она смыкается с нашим миром. Не все, но многие это понимали, знали и боялись. Представь себе яблоко, висящее на ветке. Мы, все человечество, – тонкая кожура. А мякоть яблока, зернышки, ветка, на которой оно висит, ствол дерева, сад, где растет яблоня – весь этот огромный, чуждый мир и есть Территория!
Дальше он говорил и вовсе несусветное.
– Затаиться – вот что нужно. Сидеть тихо, чтобы они – и с внутренней стороны, и с внешней – никогда не узнали о нашем существовании. Или, если им все же известно, позабыли о нас! Ничто не должно прорваться к нам, иначе кожура с яблока будет счищена и выброшена. Безумием было лезть туда, Кайра! Пойми! Полнейшим самоубийственным безумием!
После этих слов он сказал, что хочет уничтожить все, и умолял меня сделать то же самое.
Мне не удалось спасти его. Я дважды не нашла слов, чтобы остановить Саймона – ни тогда, когда он собирался в Пространственную Зону, ни в ту ночь, когда решил уйти из жизни.
Его голос в те последние минуты звучал, как расстроенная скрипка. Саймон был несчастен, безумен и, несомненно, верил тому, что говорил. Что-то там, в Зоне, затуманило его мозг, устрашило, и я не сумела помочь ему отойти от края, как он однажды помог мне…»
Глава двадцать шестая. Тени прошлого
Разумеется, Кайра не послушалась Саймона, не сделала того, о чем он так страстно просил.
Она долго приходила в себя после случившегося, тяжело переживала самоубийство доктора Тайлера. Горевала о нем и раз за разом корила себя за нерасторопность и непредусмотрительность, за то, что не была достаточно убедительна, пытаясь остановить Саймона. Страницы дневника, как и после смерти Мари, сочились болью, страданием, гневом.
Но своих записей и результатов исследований Кайра не уничтожила. С головой уйдя в работу, она вместе с остальными продолжила поиски, пытаясь докопаться до истины. Ей необходимо было узнать, что случилось с Саймоном в Пространственной Зоне, можно ли было этого избежать.
В итоге Кайра, как и все другие члены команды, пришла к выводу, что у Саймона случилось помутнение рассудка. Доктор Тайлер вышел в Пространственную Зону и, видимо, встретился там с чем-то, к чему его психика оказалась не готова. Что-то напугало его до чертиков, вот ему и стала мерещиться всякая псевдонаучная мистическая чушь.
Проблема в том, писала Кайра дальше в своем дневнике, что Саймон Тайлер совершил большую ошибку. Он просто не был должным образом подготовлен к выходу в Пространственную Зону, стал жертвой собственной торопливости, опрометчивости.
То есть дело в нем самом и в трагических обстоятельствах, а никак не в «Территории без возврата», которая опасна для людей! Если же выходить не просто в случайно выбранную точку Пространственной Зоны, но в специально подготовленную проекцию, созданную в ней, то все будет иначе.
Дальше случилось так, как мечтал несчастный доктор Саймон: открытие обнародовали, были придуманы Порталы, выход в Пространственную Зону стал обыденной реальностью. Гении, подарившие человечеству эту возможность, сделались настоящими героями, подлинными звездами.
О Саймоне и рискованном эксперименте, стоившем ученому жизни, предпочитали не упоминать и вскоре забыли. Почти никому не было известно ни о пятом исследователе, ни о том, чем закончилась первая попытка выхода в Пространственную Зону.
Четверо ученых молчали о ней, в числе посвященных были лишь немногие. Алекс, например, как и большинство, слыхом не слыхивал о Саймоне Тайлере и его трагедии.
А если бы слышал – стал бы пользоваться Комнатами?
Алекс не мог ответить себе на сложный вопрос, как ни старался. А вскоре перестал размышлять на эту тему. Прочтя дневники Кайры от корки до корки, он спрятал их, засунул поглубже на дно рюкзака, чтобы больше к ним не возвращаться.
Он продолжал вести учет времени, проведенного им в Пространственной Зоне. Это было единственное, за что он мог зацепиться, единственное, что создавало некое подобие стабильности.
