Он лежал на чистой простынке такой беспомощный, несчастный, что у меня невольно дрогнуло сердце. Эльфик шмыгнул носом и закашлял, глядя на меня страдальческими глазами.
– Принеси воды, – стонал он, протягивая ко мне тонкую, дрожащую руку. – И закрой шторы… Свет глаза режет!
Я принесла ему воду, глядя на него с жалостью. В комнате воцарился полумрак.
– Мне уже ничего не поможет… – прошептал Умриэль, протягивая мне слабеющую на глазах руку. – Я вижу, как смерть стоит передо мной… Вся моя жизнь только что мелькнула перед глазами… Шестьсот восемьдесят один год… Да… Я уже никогда не увижу родной лес… Никогда не услышу пение птиц… Жар… Страшный жар выжигает меня изнутри… Все меркнет перед глазами… Прими мой последний вздох…
Я на всякий случай сходила за градусником. Каждый стон умирающего причинял мне моральные страдания.
– Как же ты будешь одна? – прошептал эльф, положив свою руку поверх моей. – Ты же одна не справишься… Такая хрупкая…
Я достала градусник, который показал тридцать семь и четыре.
– Жар… Я брежу… – стонал Умриэль, закатывая глаза, словно уже досмотрел жизнь до конца. Шестьсот восемьдесят одну серию. – Это горячка… Последние судороги…
Я сидела и думала о том, что, возможно, у эльфов все по-другому… Я оставила умирающего одного, не смотря на его слабые протесты и попытки попрощаться со мной навсегда в очередной и уже надоевший раз.
Перерывая интернет, я пыталась узнать хоть что-то про эльфов. Мало ли? Вдруг это – не первый, кого занесло в наш мир?
Я услышала шаги в коридоре и выглянула ради интереса. Эльф полз по стенке, колени его прогибались, но он мужественно направлялся к удобствам. Правильно, решил сходить в туалет перед смертью на дорожку. И желательно не на ковровую… Похвально…
Нет, если честно, то я встревожилась. Вдруг действительно все так плохо? Может, я на него надежды финансовые возлагала? Вдруг он окажется единственным пенсионером на всю страну, перешагнувшим двухсотлетний, установленный законодательством, рубеж? Да ему сейчас очередь нужно занимать. За бабками и за бабками. Становиться на пенсионный учет. На секунду я представила, как сидит мой ипохондрик в очереди пенсионеров, а там как обычно симптомы обсуждают и смакуют, хвастаясь возможностью быстрее дойти до финиша. А мой впечатлительный жмется к серенькой стеночке, сливаясь с ней в предсмертной ипохондрической агонии.
– Аааааа! – раздалось из комнаты.
Видимо, эльф решил умереть раньше, чем встанет на учет в пенсионном фонде, чем меня очень сильно огорчал. Он кряхтел, ворочался, страдал, напрашиваясь на таблетку.
Я принесла ему лекарство, капли для носа, компресс на голову, средство от больного горла и мазь от прыща. Целый день я сидела возле постели умирающего, мазала, дула, меняла компресс, бегала за водичкой, ходила на цыпочках, ибо при каждом моем шаге в сторону коридора стоны усиливались. Стоило мне отойти в туалет, как складывалось впечатление, что в комнате кто-то рожает. И, возможно, даже ежика. Когда я мыла посуду, судя по радостным крикам, шел дикобраз!… Но стоило мне вернуться, крики сменялись тихим кряхтением от непереносимых мук легкой простуды. Он завернулся в одеяло, поджал под себя коленки, всхлипывал и сопел.
Когда я в очередной поползла на кухню, чтобы посмотреть в интернете процент смертности эльфов от простуды, из комнаты, которая теперь больше смахивала на тифозный барак, послышался такой душераздирающий крик, словно этого Ипохондриэля уже обнимала костлявенькая, пытаясь утащить за собой в черные туннели Сета.
– Что случилось? – метнулась я обратно, глядя на покрасневшие эльфийские глаза, преисполненные страдания и мук.
– Болит, – всхлипнул эльф, хватая меня за руку и жалобно шмыгая забитым носом.
– Где болит? – я чувствовала, что добрый Доктор Айболит очень хочет постепенно перейти на людей. У меня даже есть для него первый пациент. Думаю, на заячьих ножках он неплохо поднаторел в трансплантологии, поэтому пересадить мозги ему будет не так уж и сложно.
– Болит… Везде… – простонал Ипохондриэль, закатывая глаза и всхлипывая. Его красивые волосы разметались по подушке, лицо было бледным, как мел. – Везде болит… Я чувствую, как приближается мой конец… Это все из-за ГМО…
– Везде, это где? – раздраженно спросила я, прикидывая, что иногда эвтаназия – не верх цинизма, а производственная необходимость по спасению мира.
– Везде… – слабо прошуршал Импохондриэль, который уже готовил акт приема – передачи концов, клей для ласт и рулетку для замера расстояния отбрасывания копыт. – Везде… Болит…
– Конкретней! Что болит? Голова? Горло? – если два часа назад я была просто санитаром, то теперь готова подать заявление на замещение вакантной должности «санитар леса».
– Везде… – выдохнул страдалец. – Мне так плохо… Так плохо… Это все из-за ГМО! Оно есть везде!
Я принюхалась. Да вроде освежитель воздуха справляется.
– Мир такой жестокий и несправедливый, – прохрипел Ипохондриэль, снова закатывая глаза. Поскольку это был его пятый предсмертный хрип, пусть хрипит дальше!
– С чего ты решил, что умрешь? – раздраженно спросила я, вспоминая, как сдавала отчеты с температурой под сорок. – Это – обычная простуда!
– И что? – возмутился эльф, как-то внезапно окрепнув и воспрянув духом. – Я – болею! Мне плохо! Ты что, не понимаешь? Мне плохо!
Зачем я покупала клей? Тут есть отличные эльфийские сопли, на которых будут держаться не только обои, но и наши отношения. Я категорически избегала мужчин – паразитов с позицией: «как хорошо на Свете жить!», подруг – сплетниц с кредо: «обо всем на Свете», руководство, которое считает, что у него есть единственный сотрудник «КругоСветка».
На работе я всегда считала, что Света может отключиться за неуплату, и что Свету нужно расходовать экономно. А в личной жизни, что лучики Светы заслуживают только настоящие мужчины. И может быть Света, как лампочка, светит всем, но греет далеко не каждого.
Эльф явно возомнил себя солнышком, вокруг которого должны вращаться все другие планеты. Но опыт подсказывал, что как только мужчина решает, что он – солнышко, заставляя вращаться вокруг свой орбиты с тарелкой, носками, трусами, полотенчиками, его спутнице лучше поискать другую галактику.
– Я что-то не могу, где тебя угораздило простудиться? – вздохнула я, жалея, что выбросила коробку из-под холодильника. Мало ли, вдруг пригодилась бы? Судя по тому, как тут страдают, мне придется идти на помойку и искать еще какую-нибудь какую-нибудь коробочку, ибо денег на достойные похороны нет. Я прикинула, поместится ли эльфик в коробочку из-под микроволновки? Сомневаюсь, но попробовать можно.
– Не знаю… Там дуло… Ты ушла, а мне дуло… – жалобно всхлипнул эльф.
– А ты что? Не мог окно закрыть? – поинтересовалась я, готовя медаль «За самостоятельность», которая вручается павшим смертью храбрых возле кастрюли с холодным супом, истекшим слюнями рядом с сухими макаронами и погибшим от холода без одеяла, которым их не накрыли вовремя заботливые руки.
