– Я не знаю, наказание мое, – меня потрепали по волосам и сунули в руки кофе. – Просто наслаждайся каждым днем, проведенным вместе, как это делаю я. Что еще нужно для счастья? Хороший кофе, нежный поцелуи, идиот рядом, который всем доказывал, что любви не существует, причем делал это профессионально много лет подряд, а теперь смотрит и думает, что …
– Скажи честно, ты в нее поверил? – с предательской надеждой спросила я, делая глоток и судорожно проглатывая странный комок боли вместе с горечью не размешенного до конца экспрессо.
– А можно отсрочить заседание, уважаемый судья? – на меня смотрели карие глаза с такой мольбой, что пронеслась мысль, о том, как выигрывается половина дел. – Я обещаю предоставить доказательства моей непричастности к этому великому и светлому чувству на следующем заседании!
– Понятно, – тяжело вздохнула я, уставившись на пластиковую крышечку, которую нервно обводила пальцами.
– Если таковые найдутся в моей душе, что мало вероятно, – усмехнулся демон, глядя мне в глаза.
– Тебе не надоело притворяться? – горько усмехнулась я, снова уставившись на крышечку кофе. – Помнишь, ты меня спрашивал, почему я одинока? Наверное, потому, что просто не умею и не люблю притворяться чьим-то идеалом.
– То есть, ты думаешь, что я притворяюсь? Почему ты не подумала, что мне действительно хочется казаться лучше, чем я есть на самом деле, когда ты рядом? Почему тебе в голову не пришло, что мне это может нравиться? Интересно, от чего же ты не допустила возможности того, что во время своей работы я придумываю, куда бы и под каким предлогом тебя сводить? – мне на колено легла рука, на которую я задумчиво смотрела, не отрывая взгляда.
Я сжала стакан с кофе, чувствуя, как с него слетает крышка. Еще немного, и оно бы расплескалось на новое платье.
– Ты – действительно мое наказание… Ты – хитроумно расставленная ловушка, в которую я сам не заметил, как попал, – меня поцеловали кофейными губами, а я чувствовала, что панически боюсь того момента, когда поцелуй закончится. – Ладно, поехали, наказание мое, я отвезу тебя домой.
Когда я выгрузилась с пакетами, бабушки у подъезда громко засопели, близоруко прищуриваясь в мою сторону.
– Ох, батюшки! – шарахнулась Матвевна, кутаясь в недоеденную молью шаль. – Неужто, Светка? Всю жизнь, сколько себя помню, в лохмотьях ходила! Страшная, зачуханная, как пугало! Помнится, бывало, идет, а я думаю, что попрошайка.
Спасибо, буду знать! Я тут, оказывается, не на работу, а на паперть иду!
– И ведь скромницей была! – вздохнула бабка с соседнего подъезда, потирая укутанную поясницу. – А теперь что? Вырядилась! Глянь-ка платье, как подстреленное! И чулки видны! А побрякушек сколько! Слышь, ненаглядная! Все мужу расскажу! Совсем стыд потеряла!
Я поцокала каблуками в сторону двери, проверяя ключи. Поднимаясь по лестнице, я нашла свой правый тапок, который сунула в пакет. На улице, сквозь открытое окно раздались голоса:
– Твою вон привезли только что! На крутой машине! – докладывали кому-то бабки. – Вся такая из себя, не здоровается! Всю ночь со своим хахалем каталась, пока ты на смене был!
Я ради интереса даже выглянула, чтобы узнать, за кого меня тут заочно выдали замуж. На ступеньках стоял уставший мужик с сумкой. Насколько я знаю, он живет на четвертом или на пятом этаже. Видимся мы редко, поэтому даже не здороваемся.
– Идет такая, нос воротит! А мы ей такие: «Все мужу скажем!» – кивала Матвевна, голося на весь двор. – Хоть бы деток пожалела! Стыдоба! Только –только ее привезли, бесстыдницу! Муж тут работает, работает, семью содержит, а ее на крутых машинах катают!
Через минуту мимо меня вихрем промчался рогоносец, добегая до своего этажа и колотя в дверь: «А ну открывай, потаскуха! Мне все про тебя рассказали!». Сонный женский голос отдавался эхом в гулкой тишине подъезда: «Ты что? С ума сошел? Да я не…». Довершилась картина детским плачем и криками: «Вон отсюда, потаскуха!». Да, дружный у нас подъезд. И местные спецслужбы с ревматизмом работают, не смыкая глаз.
– Так то ж, кажись, Светка была! – внезапно громко с улицы заметила Матвевна, пока с пятого этажа слышались такие крики, что дело пахло разводом.
– Ничего, милый бранятся – только тешатся! – охнула соседка, поглядывая в сторону компании, идущей по дороге. – Вот они! Те, кто в песочнице гадят!
Дальше я слушать не стала, дойдя до своей квартиры. Сколько времени прошло с момента моего похищения, я точно не знаю, но сладкая зевота и таинственная улыбка свидетельствовали, что прошло оно недаром.
Ключ повернулся в замке, я вошла в то, что осталось от прихожей. На новых обоях были детские каракули, по полу были рассыпаны макароны. На кухне послышалось … цоканье.
– Где моя невеста? – поинтересовался игривый мужской голос с кухни. И снова послышалось цоканье, заставившее меня насторожиться.
– Коня сразу в стойло! – устало рявкнула я очередному принцу. – Если твой конь надумает мне тут гадить – отдам в общество по защите животных!
Вдруг из кухни, из убитой, коненогий и хромой вышел в коридор … кентавр, об косяк и головой! Хлоп! Я даже сморщилась, глядя, как он потирает шишку на голове.
– Меня зовут Бейлис из Шардоне! – радостно представился принц и конь в одном флаконе, пока я прикидывала, кто раньше уведет его? Местная красавица или цыгане?
Сверху это был красивый, накачанный как тяжелоатлет, мужчина с невероятным взглядом темных глаз, украшенных роскошными ресницами. Его длинные темные, отливающие на свету бликами волосы, произвели бы впечатление на любого парикмахера, а рельефный полуголый торс на любую барышню вне зависимости от ее семейного статуса. А вот то, что было ниже, меня слегка смущало. Ниже был встроенный конь, коричневый с хвостом, который перебирал мускулистыми ногами, топчась на одном месте. Судя по оживленному взгляду, он всеми мускулистыми руками и четырьмя ногами «за» наши отношения, с восторгом оценивая мой внешний вид и одаряя меня самой заинтересованной улыбкой.
Где-то в душе заливался народный ансамбль песни, пляски и повизгивания. «Ой, мороз-мороз! Не морозь меня! Не морозь меня-я-я» – я смотрела на голый торс бодибилдера, спускаясь взглядом все ниже и ниже. «Моего-о-о коня-я-я!», – уныло закончил ансамбль, поглядывая на копыта и хвост. «И мужик в доме!», – закивала половина народного ансамбля. «И конь в хозяйстве!», – закивала вторая.
– И где восторг? Где «это же он!»? Неужто ты обо мне не слышала? – прищурился на меня парнокопытный, внимательно изучая меня взглядом. – Не может быть! Не верю! Не верю, чтобы кто-то не слышал о Бейлисе из Шардоне! А как же: «Стучи копытами любовь, стучи скорей среди полей! Я точно знаю, будешь вновь… Моей…»
Его голос даже как-то сник, пока я задумчиво пыталась представить, как любовь стучит ко мне копытами. Лучше бы шуршала покрышками, честное слово!
– Ты шутишь! – покачал головой Бейлис, скиснув, как суп недельной давности. – Да что ты, в самом деле? Ах, как я разочарован! Я думал, что моя будущая невеста любит поэзию, знает все мои стихи наизусть, а она… Точно не знаешь? Даже это? «Я овладел тобою нежно… Мы вместе встретили рассвет… Наутро взял тебя небрежно, а ты мне сделала…. Букет! Я грудь твою ласкал так долго…» Ну же? Неужели ты настолько необразованная?
