– Превосходно, – послышался нежный, сладкий и абсолютно незнакомый мужской голос с придыханием. – Великолепно. Не находишь, девочка?
Я обернулась и увидела мужчину такой красоты, что от нее живообписялся любой живописец. Я никогда в жизни не видела ничего подобного!
– Фотошоп меня побери! – изумилась я, рассматривая незнакомца. А смотреть было на что! Идеальные черты лица, кожа без единого изъяна, шикарный разлет бровей, от которого екает что-то внутри, прямой нос, после созерцания которого, вешаются женские носы, пуская розовые сопли, мягкие, чуть припухлые губы и бездонные озера голубых глаз. Мягкие кудри цвета спелой ржи с золотинкой, спускались нежным каскадом на плечи. Венчали весь образ: белая рубашечка с белоснежным отутюженным воротничком, изящный галстук и пиджак, залихватски закинутый на плечо и придерживаемый пальцем за петельку, идеальные стрелки на брюках и удушающе сладкий запах дорого мужского парфюма.
– Вы кто? – недоверчиво спросила я, глядя на немую сцену. Кентавр простирал руку к фанатам, открыв рот так, что любой стоматолог, проходящий мимо, заинтересовался бы и дареным конем, и его зубами.
– Я – твой новый куратор, – улыбнулся ослепительной белизной гость, пока я нервно вдыхала сладость чужого парфюма. – Тебе просто заменили куратора. В договоре это прописано, так что ничего страшного. Вижу, что тут у тебя возникла проблемка. Ничего, девочка, сейчас все решим.
Как заменили? В груди что-то подпрыгнуло, а я вцепилась в кольцо на пальце, сжимая его до боли. Не может такого быть! И Дэм согласился? Почему он ничего мне не сказал? Не предупредил?
Новый куратор подошел к кентавру, захлопнул ему рот, а потом двинулся в сторону участкового. Одно движение руки, похожее на жест фокусника, и трое почитателей принце-конного ансамбля песни и встряски как-то обмякли и зашевелились.
– Вижу, что все в порядке, – спокойно заметил участковый, явно не замечая огромного кентавра, который возвышался над ним. Он поднял бумаги, застегнул молнию на папке, бросил взгляд на мою квартиру и двинулся к выходу. – Ложный вызов.
– Ой, – опомнилась Матвевна, оглядываясь по сторонам и бросаясь вслед за участковым. – Почудилось! Хоспади, что только старой не примерещится! Но ведь надо было позвонить, сообщить… Мало ли! А то тут недавно всю семью прирезали! Поэтому я и бдю! А Нинкин муж лапочку в подъезде выкрутил! Это же хулиганство! Занесите в протокол!
– Вот дергают, почем зря, – ворчала Зинаида Павловна, упорно не замечая парнокопытного маэстро. – У меня там стирки – вагон! И на завтра готовить!
– До свидания, гражданка, – заявил участковый, выходя на лестничную клетку. – Служба такая. Радуйтесь, что обошлось! Лучше уж такие вызовы, чем трупы.
Я сглотнула, закрывая за ними дверь, пока сердце стучало так, словно пыталось достучаться до кого-то очень важного и получить один единственный ответ. Руки дрожали, пытаясь повернуть собачку замка. За дверью расходилась разочарованная публика, обсуждая увиденное в моей квартире «Видели? Ремонт затеяла! Деньги, видать, лишние появились!». «Этот хахаль ее на машине ремонт ей оплатил!» – завистливо вздыхали добрые соседи.
– Не могу понять, – прошептал вкрадчивый голос, а чьи-то руки обняли меня за плечи. – Почему такая красивая девушка так расстроилась? Неужели есть повод? Я вот думаю, что повода для слез нет… За жениха не переживай. К утру заклинание спадет… Он вообще-то детей хотел. Таких же талантливых, как и он сам… Это я тебе по секрету сказал.
– Убери руки! – огрызнулась я, дернув плечом и тяжело вздыхая. – Я прошу тебя, по-человечески! Нет, спасибо тебе, конечно, за то, что избавил меня от проблемы, но …
На меня ласково смотрели глаза нового куратора. Неземные, прекрасные, как на рисунках, выразительные и бездонные, как горные озера на фотообоях. Представляю, сколько девушек при виде таких озер, снимают с себя одежду и бегут купаться в этой синеве, с каким восторгом они ныряют в них, а потом не хотят вылезать на берег. Но, увы, я была из тех, кто молча прошел мимо, вздохнул, а потом устроился на берегу, грустно бросая камешки в хрустальную воду.
– Я не понимаю, как такая красавица может быть до сих пор одинокой? – прошептал новый куратор, с восхищением глядя на мою уставшую физиономию.
Я даже опомниться не успела, как слушала о том, что такие красивые глаза, как у меня, ни в коем случае не должны плакать. По мнению нового демона, за такой как я, вскорости выстроится очередь из мужиков, трижды опоясывающая весь земной шар. И будут там и арабские шейхи, мечтавшие пополнить гаремы скромной бухгалтершей, и одинокие миллионеры, которые при виде меня тут же откажутся от разврата, развлечений и прочих радостей холостяцкой жизни, ради того, чтобы я «посчитала их миллиончики», и даже принцы всех стран и возрастов от младше-горшкового до старчески-маразматического. Все они уже бегут в сторону моей скромной персоной, тряся суповыми наборами.
– Не понимаю, как тебя угораздило дожить до тридцати в одиночестве с такими выдающимися внешними данными? – с придыханием шептал демон, намекая на то, что меня каким–то чудом еще не заприметили модные журналы! А ведь где-то уже ищут для меня роли известные режиссеры, художники готовят кисточки и мольберты, чтобы увековечить мою красоту!
Пока меня убеждали, что никак не могут понять причину моего одиночества, ко мне украдкой тянулся какой-то шланг с перевернутым сердечком на конце. Я подозрительно следила краем глаза за тем, как это сердечко медленно ползет к моей груди. Тем временем новый куратор пылко клялся, что портрет Афродиты из пены морской, рисовали с меня. И все известные картины тоже!
– И даже Рубенс рисовал с меня? – поинтересовалась я, вспоминая средневековый боди-позитив.
– И даже он, – сладко ответили мне, пока я с грустью осознавала, что пора садится на диету.
– Так, – я, словно очнулась, и тут же попыталась отодвинуться, глядя на сердечко, которое чем-то мне напомнило жало скорпиона. Это был демонический хвост! – Это что еще за…?
В этот момент сердечко меня хищно кольнуло. По телу пробежала теплая волна, а следом за ней холодная, вызывая легкий озноб.
– Я не могу подобрать слов, чтобы описать твою красоту! – с придыханием заметил новый куратор, хватая меня за руки и поглаживая их.
Не знаю, как он, но я слова подобрала быстро и тут же просклоняла «хвост» по всем падежам, творчески добавляя к нему нехорошую отглагольную отсебятину. Кольцо на пальце стало ледяным, приводя меня в чувство!
– Ты – самое прекрасное, что я видел в этой жизни, – вкрадчиво прошептали мне на ухо, обвивая мою талию рукой. Да, жизнь, ты была к нему сурова! Может, он близорук? Минус десять на одном красивом глазу и минус пятнадцать на другом, и «О! Ты – самое прекрасное расплывчатое пятно, на которое я когда-либо прищуривался!»?
– Убери руки, – процедила я, пытаясь снять чужие конечности с себя. Я была решительно расстроена и настроена на сопливое уединение с подушкой. – Я кому сказала! Иначе будешь вспоминать свою мужественность в прошедшем времени!
