Не разучится ли вскоре замечать она сама?
Катя перебежала дорогу. В ногах ощущалась легкость и сила.
Сырой ночной ветерок трепал волосы, ласкал лицо, воздух очистился от машин,
людей, и запах весны стал пронзительнее.
Девушка решила пройти от метро наискосок до нужной улицы.
Дворы встретили тишиной, ярчайшим светом фонарей и вонью помоек.
Подходя к высокой арке между малоэтажными
отреставрированными домами, Катя еще издалека услышала яростный рев мотоцикла.
Стало любопытно.
Вскоре мощный «Харлей» пронесся рядом и резко затормозил
возле детской площадки. За рулем сидела девушка, одетая в черную кожаную
куртку, кожаные обтягивающие штаны и высокие сапоги на каблуках. Длинные черные
волосы были стянуты в высокий хвост, глаза необыкновенного, слишком
темно-синего цвета метали молнии.
Глядя на нее, Катя даже решила, что перед ней вампир —
холодный и расчетливый, но пульсирующая на нежной белой шее венка развенчивала
эту версию.
— Слезай! — приказала девица своему спутнику.
Парень, одетый в теплую плюшевую куртку белого цвета,
неловко сполз с сиденья.
— Мы могли бы... — робко начал он, но девица резко оборвала:
— Молчи, жалкое посмешище!
Парень пристыженно опустил глаза и поджал пухловатые, как у
ребенка, губы.
Русоволосый, с приятными чертами лица, небесно чистыми
голубыми глазами, немного курносый. Он выглядел необыкновенно трогательно.
Но сердце мотоциклистки не дрогнуло, она раздраженно
бросила: «Не звони мне больше, сопляк!», завела мотор и умчалась.
Парень перешагнул невысокую оградку площадки и уныло присел
на скамейку.
Катя с минуту подумала, затем подошла и примостилась рядом.
Парень удивленно уставился на нее.
— Не знал, что тут кто-то есть, — невнятно забормотал он,
отводя глаза.
От него дивно пахло, так насыщенно и сладко.
Катя с усилием сглотнула.
— Как дела? — спросила она, чтобы хоть немного отвлечься от
одурманивающего запаха и манящей вены на шее.
— Да так... — Он помолчал, созерцая свои покрасневшие от
ветра руки, а потом, точно собравшись с силами, выпалил: — Да не очень. Любовь
зла...
Девушка усмехнулась. Уж кому-кому, но не ей стоило рассказывать
о превратностях любви. Ради своей она выпрыгнула из окна, легла под поезд, а в
конце концов и вовсе распрощалась с человеческой жизнью. И теперь Любовь иногда
снисходительно удостаивала ее взглядом своих прекрасных ледяных глаз, а в
остальное время Любовь вдоволь занималась своими личными делами.
— А может, оно и не нужно тебе? — Катя кивнула в сторону,
куда умчалась мотоциклистка.
— Может, — наклонил голову парень и тяжело вздохнул. —
Только почему-то сейчас кажется, это единственное, что мне нужно.
Девушка помолчала. Он даже не подозревал, как хорошо она его
понимает. А еще не подозревал, насколько вкусно пахнет его кровь и как сильно
ей хочется пить...
От него исходило приятное тепло. Катя чувствовала его каждым
миллиметром своей кожи, способной распознавать самое легчайшее дуновение ветра,
холод от полета мошки, сырость от падения с дерева капли. Кровь ангелов в ее
венах не знала мирских преград.
Когда жажда стала невыносимой, Катя встала и хотела
попрощаться, но парень тоже вскочил.
— Можно тебя проводить? Ты где-то тут живешь? Я Глеб.
Она замешкалась. Хорошенький юноша неожиданно напомнил ей
другого — и пусть тот, другой, намного красивее и благороднее в меру своих
изысканных манер, но было у них что-то общее, едва уловимое сходство.
— Проводи, — сама себя удивила Катя.
Она скучала, тосковала по Вильяму куда больше, чем могла
себе признаться. И встреча с мальчишкой, чем-то напомнившим его, стала
откровением. Впервые со дня отъезда Вильяма в Сенегал она засомневалась в своем
выборе между братьями.
Чуткий Вильям, добрый, нежный, заботливый, готовый посвятить
ей все свое время, но слабый. И гордец Лайонел, чья любовь так похожа на
безразличие, холодный, жестокий, самолюбивый и очень, очень сильный. Две
крайности в одной семье.
— Я докучаю? — вывел ее из задумчивости вопрос Глеба.
Они уже почти дошли до нужного дома, и она остановилась,
соврав:
— Мы пришли.
— Ты тут живешь? — изумился парень, разглядывая
полуразвалившийся четырехэтажный дом с заколоченными окнами почти у самой
земли.
— Да, — вновь обманула она, — наш дом ремонтируют. — А сама
обернулась и посмотрела на виднеющуюся крышу своего нового жилища, где ее ждал
или вовсе не ждал, а занимался своими делами Лайонел.
— Ну ладно, я пойду, — смущенно улыбнулся парень. — Спасибо,
что составила компанию.
— Не за что, — милостиво кивнула Катя и, махнув на прощание,
скрылась в арке. Подождала около десяти минут и вихрем пронеслась до своего
нового дома. Свет в той части улицы не горел, и в прихожей оказалось темно. Но
для вампира это вовсе не являлось неудобством.
Девушка прошла по длинному коридору и уже хотела подняться
по лестнице, но позади холодный голос, подстроившийся под звучащую у нее в
голове музыку, остановил.
— Аппетитный мальчик — твой юный ухажер.
Катя обернулась и, выдержав пристальный взгляд до
прозрачности голубых глаз, обронила:
— Да, ничего.
Лайонел грациозно оттолкнулся от стены и двинулся к ней.
— Как твои поиски? Нашла тех, кому не нужна жизнь?
Он остановился в двух шагах, а она ощутила, как у нее
начинает кружиться голова. Глядя на него, чувствуя близость к нему, вдыхая
свежий морозный аромат его одеколона, она поражалась, как могла хотя бы на
секунду усомниться, что ей нужен кто-то другой...
Катя сократила между ними расстояние и прижалась щекой к его
груди.
— Я скучала.
Он промолчал. Тогда она подняла глаза. Их взгляды
встретились, нежно и звонко потянулись музыкальные секунды, и наступил высокий
пик — разочарование, когда Лайонел спросил совсем не то:
— Все еще слышишь музыку?
Девушка немного отстранилась.
— Айзек Шепард. До рассвета. — И быстро, боясь, что он
уйдет, призналась: — Я не смогла никого убить! Я чувствую... чувствую, как они,
и мне их так жаль.
— Конечно, жаль, — невозмутимо произнес Лайонел. — Конечно,
не смогла. Когда-нибудь ты убьешь, но не сейчас.
Катя приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы, нежно
перебирая мягкие золотистые пряди на затылке.
— Побудем вместе?
