Выходя из салона после укладки, Хоуп обратила внимание на длинный ряд «БМВ» и «Мерседесов» перед универмагом и на хорошо одетых женщин, выплывающих из стеклянных дверей с огромными пакетами. Действительно ли им так нужны купленные вещи или же шопинг превратился в своего рода зависимость и что-то новенькое ненадолго отвлекает от тревог и депрессии? В жизни Хоуп бывали периоды, когда она тоже спасалась шопингом, но сейчас ей невольно думалось, что мир все же изменился за последние годы. Все заделались завзятыми материалистами, стремятся быть не хуже других, но Хоуп знала, что полноценная жизнь редко бывает связана с приобретательством. Она скорее об опыте, отношениях, здоровье, родственниках и любимом человеке, который тоже любит тебя. Хоуп очень старалась внушить эти понятия своим детям, но кто знает, удалось ей это или нет?
Ответы будто ускользали от нее. В последнее время она часто задавала себе вопрос «почему?» по самым разным поводам, и хотя некоторые утверждают, что для них не существует загадок (дневные ток-шоу переполнены подобными всезнайками), Хоуп им не доверяла. Если бы они согласились ответить на один вопрос, она бы спросила: почему любовь всегда требует жертв?
Ответ Хоуп не знала, но убедилась в этом и в собственном браке, и как любящая мать своих детей, и как взрослая дочь человека, обреченного на медленную смерть. Но сколько она ни ломала голову, причина такой неизбежности не прояснялась. Может быть, жертвенность – непременная составляющая любви? Или любовь и жертвенность вообще синонимы? Или одно является доказательством другого? Хоуп не хотелось верить, что любовь всегда взимает плату разочарованием, болью или тоской, но она не находила, что возразить.
Несмотря на события, которые невозможно предусмотреть или предотвратить, Хоуп не была несчастлива. Она понимала, что жизнь у всех в чем-то не сахар, и не унывала. Однако, как всем людям, Хоуп было о чем жалеть, и с возрастом она думала об этом все чаще. Сожаления просыпались неожиданно и в самое неподходящее время – когда она опускала деньги в церковную кружку или подметала с пола рассыпанный сахар. В такие минуты Хоуп вспоминала о том, когда следовало поступить иначе, о ссорах, которых стоило избежать, о просьбах о прощении, так и не произнесенных. Порой ее охватывало желание повернуть время вспять, но она, стараясь быть до конца честной, тут же спрашивала себя, что бы это изменило. Ошибки неизбежны, и жизнь научила ее, что сожаления иногда заменяют важные уроки, если человек, конечно, готов учиться на своих ошибках. В этом смысле отец лишь наполовину прав насчет воспоминаний – они не только двери в прошлое. Хоуп хотелось верить, что эти двери порой ведут и в новое, иное будущее.
Вздрогнув от внезапного холодного порыва ветра, Хоуп решила, что нужно вернуться в дом.
Она жила в этом доме больше двух десятилетий: они с Джошем купили его вскоре после свадьбы. Любуясь знакомой обстановкой, Хоуп снова подумала, как же ей всегда здесь нравилось: георгианский стиль, величественные колонны по фасаду, комнаты первого этажа обшиты деревянными панелями. Но, пожалуй, с ним пора расставаться: дом слишком велик для нее одной, поддерживать чистоту во всех помещениях – большой труд, да и по лестнице ей тоже уже нелегко подниматься. Но когда Хоуп заговорила о продаже, Рейчел и Джейкоб воспротивились расставанию с домом своего детства.
Продавать или нет, а ремонт все равно нужен. Деревянные полы облезли, в столовой пора менять выцветшие обои. Кухня и ванные вполне функциональны, но морально устарели и требуют обновления. Господи, сколько работы! Хоуп не знала, когда она соберется с силами для ремонта и будет ли это вообще.
Она прошлась по дому, выключая свет. Некоторые из выключателей срабатывали не сразу, и возиться с ними пришлось дольше обычного.
Чемодан стоял у входной двери рядом с деревянной шкатулкой, которую Хоуп принесла с чердака. При виде шкатулки она сразу подумала о Тру, хотя, по сути, никогда не забывала о нем. Ему сейчас должно быть шестьдесят шесть лет. Интересно, бросил ли он свою работу гида, по-прежнему ли живет в Зимбабве либо же переехал в Европу, Австралию или какую-нибудь более экзотическую страну? Хоуп гадала, часто ли Тру видится с Эндрю и стал ли уже дедушкой за годы, которые они не виделись. Ей было любопытно, женился ли он во второй раз, есть ли у него кто-нибудь и помнит ли он ее, да и жив ли, если на то пошло… Хоуп считала, что она бы почувствовала, если бы Тру ушел из жизни, потому что их связывает незримая нить, но тут она готова была признать, что скорее выдает желаемое за действительное. А больше всего Хоуп не давал покоя вопрос: могут ли последние слова его письма оказаться правдой и неужели для них все и всегда будет возможным?
В спальне она надела пижаму, подарок Рейчел на прошлое Рождество. Пижама была теплой и удобной, как Хоуп и хотела. Она легла под одеяло и аккуратно расправила его, надеясь, что к ней придет сон, так часто ускользавший в последнее время.
В прошлом году в коттедже у океана Хоуп тоже лежала без сна, думая о Тру. Она мечтала, чтобы он вернулся к ней; дни, проведенные с ним, всплывали в памяти отчетливо и живо. Хоуп помнила знакомство на пляже и кофе, который они пили в первое утро; она в сотый раз в подробностях перебирала ужин в «Клэнси» и обратный путь по берегу до коттеджа. Хоуп чувствовала на себе взгляд Тру, когда они пили вино на веранде, слышала звук его голоса, когда он вслух читал письмо Джо у «Родственных душ», но больше всего вспоминала нежные, чувственные занятия любовью, глубокое волнение, читавшееся на его лице, и слова, которые он ей шептал.
Она удивлялась, какими реальными до сих пор кажутся его искренность и страсть к ней и даже ее неослабевающее чувство вины. Что-то сломалось в Хоуп в то утро, но ей хотелось верить, что из этой трещины проросло более сильное, волевое качество: всякий раз, когда жизнь становилась невыносимо трудна, Хоуп думала о Тру, напоминая себе, что в случае чего он приедет. Тру сказал ей об этом в их последнее утро, и этого обещания Хоуп хватало, чтобы жить дальше.
В прошлом году у океана, когда сон не приходил, она поймала себя на попытке переписать прошлое. Хоуп представляла, как сворачивает к шоссе, останавливает машину и бежит обратно к Тру, а потом садится за стол с Джошем и признается, что полюбила другого. Дальше шел туманный образ встречи в аэропорту, куда она приехала бы забрать Тру, прилетевшего из Зимбабве: в ее воображении они обнимались у стойки выдачи багажа и целовались среди толпы пассажиров. Тру, обняв ее за плечи, вел к машине, и Хоуп почти воочию видела, как он легко забрасывает большую спортивную сумку в багажник. А потом они занимались любовью в квартире, где Хоуп жила много лет назад.
Но после этого фантазия отказывала. Хоуп не представляла, какой дом они бы выбрали. Воображая себя и Тру вместе на кухне, она в душе рисовала кухню либо в коттедже, который родители давным-давно продали, либо в доме, который они купили с Джошем. Хоуп не представляла, кем бы Тру работал, а когда напрягала воображение до предела, ей казалось, что в конце дня он приходил бы домой, одетый, как тогда на пляже, – будто вернувшись с очередного сафари. Она понимала, что Тру регулярно летал бы в Булавайо к Эндрю, но у нее не было решительно никакого представления о том, как может выглядеть его дом или район в Булавайо. При этом Эндрю всегда оставался десятилетним, а Тру в ее мечтах ни разу не было больше сорока двух.
