– Я всегда любила тебя, – прошептала Хоуп, но стекло было холодным, на кухне царила тишина, и Хоуп, моргнув, увидела, что на пляже нет ни души.
Через двадцать минут в шкатулке была только ксерокопия письма, написанного самой Хоуп в прошлом году. Оригинал она оставила в «Родственных душах», сходив к почтовому ящику во время отлива. Не попавшее к адресату письмо бесполезно, и сейчас, разворачивая листок, Хоуп корила себя за глупую затею. Тру не увидит этого письма, однако в размашистых строчках крылось обещание, которое она намеревалась сдержать. Хоуп надеялась, что это придаст ей силы наконец сказать «прощай».
«Это письмо Богу и Вселенной.
Мне нужна ваша помощь в последней попытке извиниться за решение, принятое много лет назад. Моя история одновременно проста и сложна. Для точного воссоздания событий потребовался бы целый том, поэтому я перечислю самое основное.
В сентябре 1990 года, приехав в Сансет-Бич, я встретила человека родом из Зимбабве, Тру Уоллса. В то время он работал сафари-гидом в заповеднике в Хванге. У него есть собственный дом в Булавайо, но вырос он на ферме возле Хараре. Ему было сорок два года, в разводе, и у него был десятилетний сын Эндрю. Мы познакомились в среду утром, а к вечеру четверга я полюбила Тру навсегда.
Кто-то сочтет, что это невозможно и я путаю страсть с любовью. Могу лишь ответить: я десятки раз обдумывала такую вероятность и отвергла ее как ошибочную. Если бы вы знали этого человека, вы бы поняли, почему я отдала ему свое сердце. При виде нас каждому стало бы ясно, что чувства, которые мы питаем друг к другу, реальны и неподдельны. За несколько дней, проведенных вместе, мы стали, как мне хочется думать, половинками одного целого, неразрывно связанными навеки. Но к воскресенью все было кончено, и завершила все это я по причинам, стоившим мне двух с половиной десятков лет мучительных раздумий.
Мое решение было правильным – и вместе с тем неверным. Доведись мне выбирать снова, я сделала бы все так же/я поступила бы иначе. Внутренний конфликт не утих до сих пор, но я уже смирилась, что никогда не найду ответа на этот вопрос.
Незачем и говорить, что мое решение стало для Тру страшным ударом. Огромное чувство вины не дает мне покоя до сих пор. Сейчас я достигла возраста, когда люди стараются исправить прежние ошибки, и вот здесь Бог и Вселенная могут помочь, потому что моя просьба совсем простая.
Я хочу снова увидеть Тру и извиниться перед ним. Хочу, чтобы он меня простил, если сможет, потому что я мечтаю обрести душевный покой. Хочу, чтобы он знал, как сильно я любила его тогда и люблю до сих пор. Хочу признаться, как я сожалею.
Кто-то недоуменно спросит, отчего бы мне не связаться с ним более традиционными способами. Поверьте, я пыталась. Я несколько лет безуспешно его ищу. Не то чтобы я действительно верю, что это письмо найдет Тру, но если до него дойдет весточка, то пусть он вспомнит, куда мы ходили в четверг днем перед самым дождем.
Там я буду ждать его шестнадцатого октября 2014 года. Если Тру вспоминает это место с тем же благоговением, что и я, тогда он будет знать час, когда я туда приду.
Хоуп»
Взглянув на часы, Хоуп решила, что «Родственные души» уже ждут. Сложив все обратно в шкатулку, она закрыла ее со странной решимостью, зная, что не отнесет свое сокровище на чердак и даже не повезет домой. Шкатулка останется здесь, на каминной полке, и владелец коттеджа волен делать с ней что захочет. А содержимое, кроме приглашения на свадьбу, Хоуп отнесет в «Родственные души». Ей нужен день-два, чтобы убрать имена, но она надеялась, что другие люди, которые ходят к этому почтовому ящику, полюбят эти реликвии, как когда-то они с Тру благоговейно отнеслись к письму Джо Лене. Пусть люди не забывают, что любовь часто ждет своего часа, ведомого только ей, и расцветает, когда на это меньше всего рассчитываешь.
Поездка была недлинной, и дорогу Хоуп знала как свои пять пальцев: через новый мост Сансет-Бич, мимо пирса и к западной оконечности острова.
Оставив машину, она закуталась потеплее и медленно пошла по низким дюнам, с облегчением убедившись, что пляж остался прежним. Штормы, ураганы и течения понемногу меняют рельеф барьерных островов у побережья Северной Каролины, однако Сансет-Бич, видимо, оказался относительно устойчивым к природному воздействию, хотя уже в прошлом году на Берд-Айленд можно было пройти пешком даже во время прилива.
Идти по мягкому, сыпучему песку – дело непростое, и Хоуп скоро выбилась из сил и с трудом переставляла ноги. Дойдя до западной границы Сансет-Бич, она оглянулась: сзади тянулся пустой песчаный пляж. Берег лизали небольшие волны, коричневый пеликан пролетел над самыми бурунами. Хоуп провожала его взглядом, пока он не превратился в маленькое пятнышко вдали.
Собравшись с силами, она зашагала дальше, пересекая ложбину с твердым песком, которая была под водой всего несколько часов назад. У Берд-Айленд ветер вдруг стих, словно приветствуя ее возвращение. Воздух казался мягче, не таким насыщенным запахами моря, а солнце, которое поднялось уже довольно высоко, заставляло щуриться, отражаясь от огромной линзы океана. В неожиданно наступившей тишине Хоуп поняла, что лгала себе с самого приезда: она пришла не затем, чтобы попрощаться. Она проделала весь этот путь, потому что хотела верить в невозможное. Она пришла, не в силах отпустить иррациональную веру в то, что «Родственные души» хранят ключ к ее будущему. Хоуп пришла, всем своим существом надеясь, что Тру каким-то непостижимым образом узнал о ее письме и будет ждать на пляже.
Рассудком она понимала, что это абсурд, но предчувствие подсказывало – Тру придет. С каждым шагом Хоуп словно приближалась к нему – в бесконечном шуме океана слышался его голос, и, несмотря на холодный ветер, ей стало теплее. Ноги уходили в песок, точно некие силы пытались ее задержать, но Хоуп лишь ускорила шаг. Дыхание вырывалось белыми клубами, сердце колотилось, но она все равно спешила вперед. Крачки и чайки сидели стаями, кулики-песчанки ныряли в набегающие волны и тут же показывались снова. Хоуп даже ощутила некую симпатию к этим птицам, единственным свидетелям встречи, которая готовилась двадцать четыре года. Чайки увидят, как она упадет в объятия Тру, и услышат, как Тру скажет, что никогда не переставал ее любить. Он закружит ее и поцелует, и они поспешат в коттедж, наверстывать упущенное время…
Резкий порыв ветра будто встряхнул ее, вырвав из грез. Хоуп, пошатнувшись, едва устояла на ногах и с горечью подумала: «Кого я обманываю?»
Она просто дурочка, верящая в сказки, живущая в плену воспоминаний. Никто не стоял у кромки воды и не приближался издалека. На пляже она одна, и необъяснимая уверенность в том, что Тру непременно окажется у почтового ящика, стремительно улетучивалась. Он не придет. Как Тру может прийти в назначенный час, распекала себя Хоуп, если он ничего не знает о ее письме!
Она пошла медленнее. Каждый шаг давался с боем, позволяя продвинуться всего на несколько дюймов. Шли минуты – десять, пятнадцать. Наконец Хоуп увидела вдали американский флаг, бившийся на ветру, и свернула к дюне.
