Поездка в направлении ана заняла всего минуту. Наверху Труба выходила в комнату Уайтхолла с электромагнитным щитом. Питер вышел из эфирного лифта в сверкающую цилиндрическую клетку Фарадея, где в призматическом контуре эктофона уже стояли Си и его заместитель Джордж Хилл с каменным лицом. Странно было видеть их прижизненные почти безупречные копии, наложенные на строгую электрическую геометрию мира живых.
Увидев Питера, Си нахмурился.
– Как мило, что вы к нам присоединились, Блум, – сказал он. – К счастью, наш господин и повелитель тоже задерживается.
Питер встал рядом с двумя старшими коллегами. Хилл был старым воякой с острым подбородком, ветераном дореволюционных операций в России. Ходили слухи, что он находился там в ночь смерти Распутина. Хотя лицо его оставалось бесстрастным, от него растекались ледяные волны враждебности. Питер улыбнулся ему и расположил свои заметки на парящей стене эфира перед ними.
Потом в комнату вошел премьер-министр Герберт-Бланко Уэст.
Искры его души были крупнее, чем когда-либо видел Питер, и заняли почти половину клетки Фарадея. Такой быстрый калейдоскоп мыслеформ, что едва можно уловить образ каждой отдельной мысли великого человека. Питер заметил корабль из синего света и лица, но они сменялись так быстро, напоминая языки пламени, и он никого не опознал.
Премьер-министра сопровождала еще одна живая душа. Сэр Стюарт Мензис, глава Зимнего управления, земной ветви Секретной службы. Рядом с премьер-министром его разум напоминал крохотную Луну, вращающуюся вокруг огромной планеты.
– Господа, – сказал Уэст. Его сиплый стариковский голос резко контрастировал с искрами души. – Прошу прощения за опоздание. Парламент сегодня был просто убийственным. Как я понимаю, вы нашли меч, которым мы разрубим наш гордиев узел. Давайте посмотрим, насколько он наточен.
Си начал доклад о ситуации в Испании, а Питер не мог отвести взгляда от сияния мыслей премьера. Они напомнили ему другой огонь, в ту ночь, когда он впервые услышал имя Герберта Уэста.
* * *
Это случилось в 1916 году, ближе к концу войны. Питеру тогда было пять.
Вся семья собралась перед камином в уютной гостиной, одной из нескольких в огромном доме на Пэлас-террас-гарденс. Отец Питера только что вернулся с работы из комиссии по средствам коммуникации. Мать коротала вечер за чтением стихов. У ее ног высилась стопка записных книжек. Питер лежал на своем «ковре-самолете» – старом бархатном коврике за материнским креслом – и почти уснул под умиротворяющее мурлыканье родительских голосов.
Позже он выудил их слова из памяти, как осколки стекла и кусочки мозаики. Рыжий отблеск материнских волос, круглое отцовское лицо, в свете от камина похожее на яблоко – эта пухлость останется у него до самого конца, до болезни.
– Сегодня к нам на работу приходил Уэст.
Сладкий и всепроникающий отцовский запах в тот вечер еще казался таким же надежным и знакомым, как и его баритон.
– Вот как, – отозвалась мать.
– Хотел сделать что-нибудь для фронта. Для фронта! После всего, что натворили его возрожденцы, затащив нас в эту мясорубку!
– И что ты ему сказал?
– В общем, что бы я ни думал о его политике, он – Герберт-Бланко Уэст. Я не могу ему отказать. – Отец Питера подался вперед. – Сказал, что если он не очень занят военными действиями, мы с радостью возьмем у него несколько пьес для поднятия морального духа. Он прямо загорелся, говорил, как хочет внести свою лепту. Мне хотелось сказать, мол, ты уже внес свою лепту, убедив Маркони сделать эти жуткие эктотанки, но прикусил язык. Пытался изобразить, будто старые добрые времена никуда не делись.
– Немного несправедливо обвинять его в этом, Чарльз. Ты же знаешь мое мнение о возрожденцах, но идет война. Нам нужно любое оружие.
– Они ведь хотят, чтобы мы именно так и думали, разве нет?
– Чарльз, мы оба устали, давай не будем спорить о политике, прошу тебя. Как он вообще?
– Выглядел немного усталым, но крепкий, как бык. Не закрывая рта болтал о своей новой книге. Опять что-то историческое. «Общая симфония живых и мертвых», так он ее назвал. Как по мне, чересчур напыщенно.
– Ну, если у кого-то может получиться нечто подобное, так это у него. Он сказал что-нибудь еще?
– Намекнул на очередную интрижку, если ты об этом хотела знать. Но думаю, теперь ему придется вести себя осторожнее, ведь он выдвигается в парламент.
Мать Питера медленно закрыла книгу и отложила ручку.
– Вообще-то я хотела узнать не это, Чарльз. Но спасибо.
– Прости. Я не должен был этого говорить. Просто каждый раз, когда его вижу, я гадаю…
– Что ж, тебе не о чем гадать, – тихо сказала мать Питера.
Она встала, подошла к соседнему креслу и погладила его отца по щеке.
– Это было давно, – сказала она.
– Не при мальчике, Анна.
– Малыш уже заснул. Мы могли бы…
Электрическая лампа в углу моргнула и погасла. Громкий треск разбудил Питера.
– Кто такой мистер Уэст? – спросил он.
* * *
– Так кто этот Джугашвили? – спросил премьер-министр.
Его голос вернул Питера к реальности, и он близоруко прищурился, глядя на свои заметки.
Си закатил глаза.
– Полагаю, вам пора подать голос, Блум.
– Иосиф Джугашвили, также известный под именем Иосиф Сталин, – прочитал свои записи Питер. – Родился в Грузии. В ранние годы добывал деньги для революции, часто криминальными способами. Один из претендентов на место Ленина, пока богостроители не отправили его в изгнание.
Питер читал биографию Джугашвили, но в голове у него звучал вопрос, который беспокоил его со дня встречи с Си.
Почему после стольких лет Уэст его вызвал?
Хотя премьер-министр и не видел призраков, Питер почувствовал направленное внимание искр его души. Будто стоял рядом с фейерверком.
– За последнее десятилетие Джугашвили создал сеть агентов и контрреволюционных ячеек по всей Европе, особенно в Париже, Праге и Роттердаме. Однако Испания – первая страна, где он действует так открыто. Учитывая серьезное проникновение НКВД в коммунистические партии республики, он идет на значительный риск. Возможно, и в самом деле пытается создать на Иберийском полуострове мощную базу. В наших интересах ему помочь.
– Кажется, однажды в Петрограде я встречался с Джугашвили, – задумчиво произнес премьер-министр. – В те времена он писал стихи. Неплохие, насколько я помню.
– Прошу прощения, сэр, – вмешался сэр Стюарт, – но из поэтов редко получаются хорошие государственные деятели. Не считая присутствующих, разумеется.
Премьер-министр хохотнул.
– Я никогда не был поэтом.
