Рэйчел сунула бумаги в сумочку и расплатилась с барменом. Эктофон кашлянул и взвизгнул. И возобновил свою песню.
Можно отложить поимку Блума еще на один вечер. Сначала Рэйчел поужинает с мужем, и они поговорят.
16. Всебытие, 30 ноября 1938 года
После встречи с Рэйчел Уайт Питер Блум пообедал в «Лионском уголке» неподалеку от станции Тоттенхэм-корт-роуд – уютном ресторане среднего класса с лампами в форме чаш и зеркалами с волнистыми рамами в стиле модерн.
Через два столика оживленно беседовали Отто и Нора. Она часто и громко смеялась, а он задумчиво курил, уставившись в чашку с кофе и время от времени кивая.
Они установили новый протокол для личных встреч – сначала нужно было убедиться в отсутствии слежки. Питер затребовал встречу, потому что Специальный комитет послал его в Бленхейм для подготовки доклада о причинах провала операции с Джугашвили. Целый день он провел, объясняясь с ошеломленными оперативниками, а затем пил пиво с Рэйчел Уайт. Он с нетерпением ожидал встречи хоть с кем-то, кому не придется врать.
Предполагалось, что ему дадут знак, когда можно уходить, но мысли Питера снова и снова возвращались к Рэйчел Уайт.
Она открылась перед ним в точности так же, как и раньше все остальные, когда между вербовщиком и его добычей внезапно появляется мостик доверия. Ее мотивация была классической – чувство, что ее не ценят по достоинству, усугубленное личной трагедией. Она была компетентной и управляемой, и задача найти дело Камлана была ей по плечу.
Казалось бы, легко сохранить дистанцию, но в какой-то момент Питеру захотелось рассказать ей правду. Нечестно не поделиться чем-то личным после того, как она открыла истоки своей боли. Это как отстраниться от Астрид, только хуже. Питеру хотелось дать Рэйчел что-то взамен, хотя бы отблеск той ясности, которую он обрел в кембриджской квартире Уншлихта много лет назад.
* * *
В чемодане Уншлихта находился аппарат, как позже узнал Питер – предшественник «Фиалки»: клавиатура пишущей машинки с кириллицей и латиницей, роторы с проводами и ролик бумаги.
Уншлихт щелкнул выключателем, аппарат загудел и ожил. Питер провел рукой по клавиатуре и тут же отдернул ладонь. Металл был таким холодным, что больно притрагиваться.
– Давайте, – сказал Уншлихт. – Спросите его о чем-нибудь.
– И что эта штука делает?
– Не эта штука. Он, – скривился философ. – Несомненно, доктор Морком и его друг Тьюринг с присущей им неточностью назвали бы его оракулом. Более точный термин – всебытие. Иначе говоря, Вечно Живой.
До той поры Питер не имел представления о существовании советского супермозга – смерть и трансформация Ленина не были достоянием широкой публики. Во всем мире считали, что великий революционер до сих пор жив и с нечеловеческой безжалостностью правит красной империей.
– И что мне спросить?
Уншлихт раздраженно всплеснул руками.
– Мистер Блум, совершенно не в моих силах понять, что творится у вас в голове. Я лишь могу сказать, о чем спросил бы сам в аналогичных обстоятельствах – о том, чего не могу постигнуть обычными средствами. К примеру, есть ли сейчас в этой комнате носорог? Это утверждение я не могу опровергнуть привычными аргументами человеческого разума.
Питер в недоумении уставился на него. Это что, какой-то странный философский эксперимент? Аппарат на самом деле – телетайп, а ответы выдает студент последнего курса?
Ну ладно. Тогда он сам устроит испытание эксперименту.
«Грек говорит, что все греки лжецы, – написал он. – Это верно или ложно?»
Клавиши оказались неподатливыми, а их холод обжигал пальцы. Аппарат издал какой-то потусторонний стон. Потом защелкал, и на ролике бумаги появился ответ:
«И то, и другое».
Определенно студент последнего курса. Что ж, по крайней мере, Уншлихт отвлек Питера в момент отчаяния. В ответ нужно хотя бы ему подыграть.
«Докажи», – напечатал он.
Бумага с молниеносной скоростью начала заполняться математическими символами. Питер озадаченно наблюдал, как Вечно Живой предельно коротко, но ясно вывел самую прекрасную теорему, какую только видел Питер.
В ней утверждалось, что закольцованные парадоксы вроде парадокса лжеца неизбежны в математике. Если начать с непротиворечивого утверждения, то все равно рано или поздно на них наткнешься, как бы строго ты ни мыслил. Но выход есть. В каждом парадоксе скрывается скачок к вере. Нужно принять, что Лжец либо прав, либо нет, это приведет к новой аксиоме и тем самым создаст новую систему мышления, в которой, в свою очередь, появятся собственные Лжецы. И так далее, и тому подобное – дерево парадоксов на веки веков.
Парадокс лжеца не означает крах математики. Он говорит о том, что математика бесконечна.
Вот она, истина, и не только в мире живых или в Стране вечного лета, а во всех возможных мирах.
Питер уставился на финальную строчку: «Что и требовалось доказать».
– Это невозможно, – сказал он.
– Мистер Блум, я даже не удостою это утверждение ответом.
В «Науке смерти» мистер Уэст предполагал, что возможно создание достаточно сложных искусственных электрических сетей, чтобы связать падающие из Неведомого луситы, то есть сделать механизм, обладающий душой. Может, это он и есть? А если так, то это куда более прогрессивное устройство, чем теоретические механизмы, которые обсуждают на лекциях доктора Моркома.
Позже он выяснил, насколько далека от истины была эта мысль.
– Объясните мне, что это такое, – попросил Питер. – Я сделаю что угодно. Прошу вас.
Уншлихт посмотрел на него, склонив голову, как любопытная ловчая птица.
– Что это? Это Вечно Живой, мистер Блум. Единственный путь познать его – это стать им. Как я понимаю, это лишь раззадорит ваше любопытство? Какое разочарование.
Питер уставился на клавиатуру. Ему казалось, что аппарат заполнил пустоту всего мира. Его гул отдавался вибрацией в зубах и костях Питера.
Его второй вопрос был мелким и бессмысленным, даже детским. Не таким, на который способна ответить бездушная машина, пусть и умнейшая. Но Питер был истощен до полной прострации, двигался как во сне, а во сне все наполнено смыслом.
Он положил руки на клавиатуру и напечатал: «Где сейчас мой отец?»
* * *
Когда Питер попросил счет, Отто и Нора поднялись и вышли рука об руку.
Питер осторожно последовал за ними, не теряя из вида. Они неторопливо шли по шумной и оживленной улице, запруженной народом, несмотря на холод и ледяной дождь. Питер не обращал внимания на пыхтение электробусов и яркую рекламу таблеток мистера Паттерсона, сосредоточившись на лицах, пальто и зонтиках, которые могут следовать за Отто и Норой.
