– Уверена, что это не помогло, – тихо ответила она. – И я не желаю об этом знать.
– А мне не нужно знать о… о твоей работе. Что бы это ни было.
Может, он бы понял. Рэйчел изо всех сил надавила на стеклянную стену.
– Это совсем не то, о чем ты думаешь, Джо. Правда. Позволь объяснить, что происходит…
Джо поднял руку.
– Для меня это не имеет значения. Я все равно уезжаю.
– Почему?
– Потому что этого хочу.
– Джо, я должна понять причину. С эфирной любовью я могла бы примириться, со временем. Но уехать на войну, уехать от меня – это совсем другое. Я заслуживаю объяснения. И способна понять гораздо больше, чем ты думаешь. Я ведь была медсестрой, помнишь? Я видела раненых. Но никогда не могла понять, что ранило тебя так сильно, почему ты хранишь это в тайне даже от меня.
Джо промолчал. Повертел в руках фуражку и отложил. Потом заказал еще вина и опустошил бокал. Принесли первое блюдо. Джо уставился на гребешки в тарелке, осторожно съел одного и опустил вилку.
– Хорошо, Рэйчел. Ладно.
* * *
Джо потребовалось время, чтобы перейти к сути. Поначалу он говорил медленно – о том, как вступил в армию, как плыл во Францию. Рэйчел задержала дыхание – эмоции из старых воспоминаний всплывали перед ней, словно картинки из волшебного фонаря. Она ничего не говорила, только периодически поддакивала, чтобы побудить его рассказывать дальше. Она почти задержала дыхание, чтобы не прервать поток слов.
– Поначалу казалось смешным носить те штуковины. У меня получалось лучше, чем у многих – я наловчился в них ходить. Но все равно толку от этих штук было мало. Одного парня из Кента убило током. Я видел фильмы о ранних экспериментах. Из одного бедолаги вытекала эктоплазма, но он не мог ее контролировать и метался по лаборатории, разбивая все вокруг, пока его не пристрелили в голову. Конечно, у всех нас были Билеты, как у всех солдат, но тогда все только начиналось, и мы боялись. Офицеры пытались послать ребят в атаку через минные поля, но это вселяло еще больше страха. Эктофоны были еще паршивыми, да и в Стране вечного лета в те времена не все шло гладко, а мы чего только не воображали о ней. В общем, солдаты наглухо засели в траншеях, ситуация была патовой. И тогда появились мы, эктовойска, танки и летуны. Я всегда был чувствительным, еще с детства, но только чуть-чуть. Иногда ощущал что-то вроде щекотки на затылке и видел умерших и странные огни. И это все. В первый раз, когда включили панцирь… – Джо покачал головой. – Это как будто тебе дали кулаком по голове, и все стало холодным, как головная боль после мороженого в детстве, но только весь мозг замерз. А после этого… приходят они. Открывается дверь. А ты… тебя подбрасывает вверх, но то, что из тебя выходит, становится твоей частью, делает тебя крупнее и выше. Как будто ты способен на все. У некоторых вырастали огромные ноги и щупальца – ну, ты сама видела. Некоторые больше похожи на гигантских животных из эктоплазмы или пауков, рассыпавшихся по траншеям. А я любил делать крылья и летать. Это была единственная хорошая сторона. Если бы я знал, что происходит с нашими жертвами, вряд ли я бы на это пошел. Но нам сказали только, что гансы умрут и отправятся в Страну вечного лета, как обычно. И лишь в первом настоящем бою мы узнали, что происходит на самом деле. Но когда попробовали это на вкус, уже было поздно.
Джо наполнил бокал, осушил его и глубоко вздохнул. Рэйчел не сводила с него взгляда. Конечно, она видела кинохронику и имела смутное представление о том, как работает эктоплазменное оружие, но всегда полагала, что оно питается энергией, высвобождающейся, когда душа покидает умирающее тело. Ужасно, но не хуже отравляющего газа или артиллерии. Только, похоже, это еще не все.
Наконец Джо продолжил:
– Бедняги гансы. Они умирали дважды. Первый раз – на поле боя, и мы питались их душами, пока от них не оставался один лишь камень. – Он понизил голос. – Иногда нас даже заставляли использовать своих же. Обычно дезертиров. Это было хуже всего.
До Рэйчел доходили слухи, что, прежде чем отправить эктотанк в атаку, ему требовался «запал» – солдаты, которых приносили в жертву, чтобы наполнить энергией оружие, но слышать это от Джо – совсем другое дело. И если они полностью уничтожали душу врага, то это противоречит утверждениям возрожденцев о гуманной войне. И тут ее охватила ярость. Если это всплывет, то разразится скандал. Может, и стоило бы.
– Ты поэтому никогда об этом не говорил, да? – прошептала она. – Тебе велели хранить молчание.
Джо выглядел пристыженным.
– Мы все пришли к выводу, что никто из тех, кто там не был, не поймет. Это был единственный способ выбраться из того ада – грязи, крови и прочего. Что еще нам было делать?
– Я тебя не осуждаю, Джо. Спасибо, что рассказал. Продолжай, пожалуйста.
– Вторая причина, по которой я никогда не говорю про войну, заключается в том, что я мало помню. Когда приходят души, ты просто теряешься в потоке. Это как в лучшем матче по регби, когда мчишься вперед, сталкиваешься с противником и борешься за мяч. Тебя наполняет грохот и вой стрельбы. Здесь, дома, всегда слишком тихо. И я чувствую себя слабым. Наверное, так себя чувствуют призраки. Все проходит сквозь тебя.
– Ты никогда не казался мне призраком, – сказала Рэйчел. – Останься. Ты не должен к этому возвращаться.
– Нет, Рэйчел, должен. Не ради наших ребят, не ради долга. А потому, что я по этому скучаю. Потому что слишком сложно без этого обходиться.
Рэйчел уставилась на него. Глаза Джо покраснели. Он вытащил из кармана платок и высморкался.
– Теперь ты знаешь все, – сказал он.
Рэйчел хотелось ему посочувствовать, она понимала, что его таким сделали и он не может иначе. Но он выбрал войну, а не ее.
Между ними остывало нетронутое главное блюдо, тушеная телятина. От запаха Рэйчел замутило.
Она считала себя такой умной, такой современной, убеждала его открыться, выговориться. Только потому, что предатель заставил ее представлять себя лучшей, чем она есть на самом деле. Какая же она дура.
Рэйчел встала и бросила салфетку на пол.
– Нет, я не хочу этого знать, – выкрикнула она. – Не хочу! Это нечестно.
По столам пробежал шепоток, все повернули головы в их сторону.
– Рэйчел, пожалуйста, сядь, – зашептал Джо.
Она и не взглянула на него. Но не могла и разреветься, когда все смотрят. Она ведь и пришла сюда, чтобы не плакать.
Рэйчел сделала глубокий вдох и снова села.
– Этого я и боялся, Рэйчел, – сказал Джо. – Потому и не хотел тебе рассказывать.
– Когда ты уезжаешь?
– В среду на следующей неделе. А до тех пор поселюсь в клубе.
«Я этого не хочу», – хотела сказать Рэйчел, но слова не шли. Она снова начала теребить край скатерти.
