Он толкнул «Науку смерти» через стол к Питеру.
– Да, и, пока я не забыл, пожалуйста, передайте Мэнсфилду (я никогда не стану называть его Си) мои наилучшие пожелания. Вообще-то у меня и для него кое-что есть.
После очередной экспедиции в недра своего стола Уэст вручил Питеру склянку с голубой жидкостью.
– Я прекрасно понимаю его восхищение невидимым. Вероятно, вы так и не дочитали эту мою работу. – Он махнул в сторону тонкого зеленого томика на полке. – Сейчас книга выглядит такой устаревшей. Но я получил удовольствие, когда писал последнюю главу, где человек-невидимка Гиффен становится видимым.
Он встал и неуклюже похлопал Питера по плечу.
– А теперь ступайте. По возможности приходите меня навестить.
Питер выдавил слабую улыбку.
– Хорошо. Спасибо. Может, в следующий раз мы сыграем.
Уэст пригладил усы и хлопнул по разложенной на столе карте, на которой стояли солдатики. На карте разыгрывалась «Маленькая война» в Испании.
Питер вышел на Даунинг-стрит, в мрачный, жемчужно-серый день, щурясь и дрожа, с «Наукой смерти» под мышкой и склянкой в кармане.
Читай между строк, велел ему Уэст. Человек-невидимка понемногу становился видимым.
Он сел за угловой столик в оживленном кафе, заполненном клерками, и начал листать книгу. Старая бумага пахла ночами чтения в его комнате на Пэлас-террас-гарденс. Он открыл последнюю главу и брызнул на страницу каплю голубой жидкости из склянки.
И тут же между напечатанным текстом появились строчки с четким убористым почерком, написанные синими чернилами. Питер осторожно намочил носовой платок в жидкости и протер страницы, пока запись не появилась целиком.
Дорогой Питер!
Если ты это читаешь, значит, работаешь на Советский Союз. Я знал это еще до того, как увидел рапорт Макса Шевалье о тебе, много лет назад.
Признаю, поначалу это было мне неприятно, но я не собираюсь тебя осуждать. Я понимаю привлекательность упорядоченной, рациональной системы для молодого человека твоего склада. Ведь она притягивала и меня, когда я был еще невинным.
Я также знаю, что именно тебе могу доверить задачу по сохранению загробной жизни.
Позволь мне рассказать все с самого начала. Вероятно, ты в курсе, что я начинал как ученик торговца мануфактурой. Я знаю, каково служить тому, кто имеет больше, и мечтал о лучшем мире. И эти мечты превратились в видения – вторжение марсиан, человека-невидимку. Теперь все это так смешно. Многое из этого было чистой фантазией. Но людям нравилось, и я задумался, не сумею ли создать другие мечты, которые и впрямь изменят мир.
Как и все остальные, я прочитал заметку сэра Оливера Лоджа об озарении на острове Рубо, где он присутствовал на сеансе с медиумом Эвсапией Палладино и попросил призрака разомкнуть электрическую цепь с помощью когерера, изобретенного им для экспериментов с радио. У призрака получилось, он позвонил в звонок и тем самым провозгласил начало Эфирной эры. Великий ученый позабыл о соперничестве с Гульельмо Маркони, и оба занялись созданием аппарата для общения с загробным миром.
Когда Лодж и Маркони начали эксперименты с беднягой полковником Бедфордом, они пригласили меня в качестве репортера, рассказать всему миру историю нашей эпохи. Я был так горд, что выбрали меня, а не мошенника Дойла. Ох, а какую я задумал книгу! «Первый человек в загробном мире», так я собирался ее назвать. Или «Эфирная машина».
В том томике, который ты держишь в руках, ты прочтешь фрагменты этой истории. Как поначалу мы не могли найти способ поговорить с Бедфордом, как он чуть не угас от нехватки праны, как мы пригласили Хинтона, чтобы помог ему визуализировать то место, где он находится, и описать его. Как Бедфорд нашел Летний город и Крепость, набрал отчет с помощью азбуки Морзе, а мы втроем в это время засели в доме в Эссексе, и нас окружала огромная антенна Маркони, похожая на металлическую паутину.
Мои друзья-эсхатологи имели разные мотивы для изучения загробной жизни. Лодж хотел найти сына, а Маркони погрузился в мечты о том, что может дать новая технология. Я же хотел рассказать о покорении смерти и объединить человечество.
А еще я первым задумался о том, что произошло со Старыми мертвыми.
Бедфорд нашел множество угасших душ, но даже самым древним было меньше сотни лет. Мы решили, что людей-призраков поглотили эфирные звери, останки высших животных. Не считая Крепости и города, мы не обнаружили следов развитой цивилизации.
А ведь технологический прогресс в Стране вечного лета должен идти легче, чем в Первом слое эфира, и ограничен лишь воображением и доступностью праны.
И где же тогда великие эфирные цивилизации? Почему Бедфорд не встретил превосходящие нас и более многочисленные цивилизации, не связанные цепями грубой материи? А где призраки-инопланетяне? Почему их нет, если можно мгновенно перемещаться куда угодно одной силой мысли?
У нас возникло множество теорий. Маркони предположил, что четвертое измерение так обширно, что развитые цивилизации уже обратили свои взоры туда, куда не может дотянуться даже наше воображение – вполне сносное объяснение, учитывая, что мысленные путешествия ограничены только способностью к визуализации. Как католик, он склонялся к теории Тейяра о духовной эволюции и вероятной трансцендентности. Лодж возражал, что цивилизация просто исчезла, как у майя, а естественная энтропия довершила процесс.
Когда Бедфорд нанес на карту старые части Летнего города, меня осенило. Если как следует присмотреться к городу, держа в уме всю человеческую историю, становится очевидным, что это вовсе не город. Это цитадель, построенная для войны.
И все же это были только догадки, пока Бедфорд не наткнулся в Крепости на скрытое помещение, где пряталось несколько древних призраков. Они почти полностью угасли и могли лишь в ужасе бормотать о чудовищах, от которых скрываются. Они нарисовали эфирные образы немыслимых созданий, восстающих из бездны под луситовыми рудниками, и эти образы чуть не свели Бедфорда с ума.
Старые мертвые называли этих существ Отбраковщиками. Древние эфирные хищники пожирали души, а может, и луситы, они поднимались из ката и кормились любой эфирной цивилизацией, привлекшей их внимание. Старые Мертвые пытались построить укрепления, чтобы им противостоять, и почти в этом преуспели. Почти.
Лодж объявил это легендой, состряпанной угасшими, долго находившимися в изоляции. В то время даже мне не хотелось верить в Отбраковщиков. Меня переполняло желание рассказать о лучшем мире.
Как бы то ни было, именно в то время я познакомился с твоей матерью. Она не полностью разделяла мои взгляды, но тоже хотела изменить мир к лучшему.
