Творческое разрушение собственных построений имеет место не только в искусстве, но и в науке. Один из выдающихся эволюционных биологов Эдвард Уилсон потратил несколько десятилетий на объяснение удивительной загадки природы — альтруизма. Если главная цель особи передать свои гены следующему поколению, какой смысл рисковать жизнью ради другой особи? Дарвин предположил, что все дело в родственном отборе: животное способно на самоотверженность ради защиты биологических родственников. Эволюционные биологи во главе с Уилсоном объединились вокруг точки зрения, что чем больше число общих генов, тем выше вероятность родственного отбора.
Однако Уилсон не был готов «склеивать детали». После того, как он пятьдесят лет поддерживал теорию родственного отбора, он изменил свою позицию и стал утверждать, что новые данные противоречат принятой модели. В колониях некоторых насекомых, состоящих из близкородственных особей, не наблюдается признаков альтруизма, тогда как в колониях с более разнообразным генетическим набором особи могут вести себя альтруистично. Уилсон выдвинул новую гипотезу: бывают обстоятельства, в которых для выживания требуются коллективные усилия, и тогда стремление к взаимодействию становится генетически выгодным. В других ситуациях, когда совместная работа не приносит преимуществ, особи действуют эгоистично, даже за счет родственных особей
[113].
Публикация Уилсона вызвала бурную реакцию. Многие ведущие биологи заявили, что Уилсон сбился с истинного пути, а его статью даже не следовало печатать. В рецензии, озаглавленной «Падение Эдварда Уилсона», Ричард Докинз, один из самых авторитетных коллег Уилсона, критиковал его, не стесняясь: «Сложившаяся ситуация напомнила мне карикатуру из старого номера Punch, когда на военном параде одна из зрительниц гордо кричит: “Это мой сынок, он единственный шагает в ногу!” Не стал ли Уилсон единственным эволюционным биологом, шагающим в ногу?»
[114]
Тем не менее Уилсона не слишком волновало, что он выбился из строя коллег. Многих потрясло, что знаменитый человек, лауреат двух Пулитцеровских премий, поставил под удар свою репутацию. Но Уилсон, будучи решительным новатором, не испугался радикально изменить свою позицию, пусть это даже означало, что придется перечеркнуть свое научное наследие. Пока нет окончательного вердикта относительно справедливости предположения Уилсона (оно вполне может оказаться ошибочным), но прав ученый или нет, для него явно не существует деталей, склеенных раз и навсегда.
* * *
Человечество постоянно создает что-то новое, разрушая «хорошее»: на смену дисковым телефонным аппаратам пришли кнопочные, которые уступили место здоровенным трубкам первых мобильных, превратившимся затем в телефоны-«раскладушки» и дальше — в смартфоны. Телевизоры постоянно становятся все больше и тоньше — и беспроводными, и 3D. Пусть инновации входят в наш культурный код, это не утоляет нашу вечную жажду новизны.
Есть ли достижения человеческой мысли, совершенство которых настолько неоспоримо, что удерживает последующие поколения от желания их модернизировать? В качестве примера возьмем скрипку Страдивари. В конце концов, цель любого скрипичного мастера — создать инструмент, звучание которого будет глубоким, богатым и слышным даже в дальнем конце концертного зала. Кроме того, на инструменте должно быть удобно играть. Венцом творения, с точки зрения формы и пропорций, выбора дерева и даже запатентованного лака, считаются скрипки, сделанные итальянским мастером Антонио Страдивари (1644–1737). И сейчас, более чем три века спустя, его инструменты по-прежнему ценятся выше всего. На одном из благотворительных аукционов скрипку Страдивари продали более чем за 15 миллионов долларов. Поэтому кажется невероятным, что кому-то придет мысль улучшать произведение Страдивари, в своем роде венец творения.
Скрипка Страдивари «Леди Блант»
Тем не менее творческий мозг человека не может оставить в покое даже то, что сделано идеально. Опираясь на современные исследования в области акустики, эргономики и синтетических материалов, производители скрипок научились делать инструменты, которые легче, громче, удобнее в руках и долговечнее. Скажем, скрипка, которую создали из углеродного волокна Луи Легиа и Стив Кларк. Она не только отличается легким весом, но также не подвержена воздействию влажности, от которой страдают все деревянные инструменты. В 2012 году, во время международного конкурса, скрипачам предложили сыграть на нескольких инструментах — старых и новых, и оценить их. Интрига была в том, что на глаза музыкантам надели темные повязки, чтобы они не видели инструмент, а специальное ароматизирующее вещество маскировало узнаваемый запах старых скрипок.
Скрипка из углеродного волокна Легиа и Кларка
Всего лишь треть участников эксперимента назвали лучшими старые инструменты. Из двух скрипок Страдивари самую известную выбирали меньше всего. Этот эксперимент поколебал убеждение, что никто и никогда не превзойдет Страдивари. Возможно, скрипка Страдивари никогда не перестанет быть пределом желаний, но благодаря достижениям науки и техники современные скрипки становятся более звучными и прочными, а также более дешевыми, чем их знаменитые предшественницы. Когда солист на сцене исполняет на карбоновом инструменте скрипичный концерт Бетховена, уже не кажется столь невероятным, что можно превзойти идеал Страдивари.
* * *
Никто не хочет раз за разом проживать один и тот же день. Даже если это был счастливейший день, он быстро утратит свою привлекательность из-за постоянного повторения. Потому человек склонен периодически менять то, что и так работает. Без стремления к новизне самый чудесный опыт потеряет свою прелесть под действием рутины. Благоговение перед гигантами прошлого легко останавливает нас, но ведь они служат трамплином для настоящего. Мозг видоизменяет не только то, что несовершенно, но и то, что ему нравится. Подобно тому, как Финн переделывает построенное Тем-Кто-Наверху, мы тоже обязаны раз за разом возвращаться к переделке своих последних достижений.
Глава 8. Множьте идеи
В 1921 году на заседание Бюджетного комитета Палаты представителей США был приглашен Джордж Вашингтон Карвер, ученый из алабамского Института Таскиги — учебного заведения для чернокожих. Карвер занял свое место в зале, в здании, где не было ни одного чернокожего госслужащего, в сегрегированной столице страны, расколотой на две части.
