Человек ко всему привыкает, а уж Иной тем более. Я обтесался, обгорел на солнце – раз, другой; научился носить на дежурства шорты и футболку, распробовал местное пиво и поиграл с хулиганами-рапазис в футбол на пляже. Начал погружаться в среду, перестал дыбить шерсть и трясти хвостом на попытки погладить между ушей. А крепче всего сошелся с Лукашем, одним из оперативников, который взял меня под крыло.
Нет, он не оборачивался в гуару или красногрудого сокола – обычный Светлый маг третьего уровня. Простоватый с виду, с хитрецой глубоко внутри. Компанейский парень, как и все они, но почему-то держался наособицу. Не сильно – а чувствовалось. Может, потому я, чужой в стране чужих, и стал инстинктивно к нему тянуться.
И вот однажды, когда мы сидели в какой-то маленькой пивной «для своих» глубоко в фавелах, куда туристов не поведет ни один уважающий себя гид, а полицию не заманишь и тройным окладом, он хлопнул меня по плечу и сказал, улыбаясь во всю свою смуглую физиономию:
– Ой, мьюду, ты молодец. Ты стал почти кариокой.
Тут меня, понятное дело, заело. Что значит почти?! Я с этими кренделями пил, ел, спал, орал по пятницам на телевизор, когда играли «наши», бил морды и кидался файерболами. И вдруг такой афронт.
За спросом в карман не полез. Да и наверное, у меня на лице все было написано, так что прежде, чем успел озвучить, Лукаш отхлебнул еще пива, сощурился и предложил:
– А хочешь?
Ясен какаду, я хотел. Меня ведь, по сути, за тем и отправили в Южное полушарие – учиться быть своим, невзирая на. Не за песочком в плавках же.
И вот тогда эта хитрая креольская морда выкатила мне свою идею. Мол, все они, и городские, и кампонезис, и Иные, конечно же, – потомки местных индейцев. Порой даже не столько по крови, сколько по духу. Те, мол, испокон веку живут от земли, что в сельве, что в пампе, и научились радоваться каждому дню. Принимают от жизни как дурное, так и доброе – и совершенно по этому поводу не парятся.
Поэтому мне как перспективному Светлому недурно было бы соприкоснуться с корнями здешней культуры. Да и в принципе расширить кругозор. С начальством согласовано, отгулы накопились. Когда еще будет шанс побывать в лесах Амазонии? Нет, Иные, вестимо, долго живут, но – то работа, то забота, то зевота, то икота… Короче, собирайся, гринго, макнем тебя в Арагуайю.
А я что, дурак отказываться?
Сначала, как белые (ну хорошо, изрядно подкопченные) люди, мы добрались регулярным рейсом из Рио до Бразилиа. Честно скажу: столица меня не впечатлила. Коста, вооруженный идеями Ле Корбюзье, и Нимейер, с его манией запихивать все под землю, конечно, оторвались на городе в полный рост. Но это же сыграло с ними злую шутку.
Когда видишь генеральный план, выверенный по курвиметру и вытянутый по линеечке, невольно испытываешь уважение к задумке. А потом, оказавшись на этих строго геометричных улицах, понимаешь: чего-то не хватает. И достаточно получаса задумчивой ходьбы, разминая ноги после авиакресла, чтобы почуять – жизнь вокруг не дышит.
Что, мне есть с чем сравнить, я вон в Питере бывал. Тоже, казалось бы, город, прорезанный в холмах да болотах с применением указки и чертежа. Ходили слухи, что с ним по факту не все так просто, что-де в начале нулевых он чуть ли не обрел самосознание… По-моему, чушь это все. Отличное место, душевное, теплое. Пульс постукивает. Кровь по жилам бежит.
А в Бразилиа все было стерильно. Даже слегка напасывало изопропанолом, как в медлабе, хотя, конечно, это все шутки воображения. Так что я втихаря выдохнул, когда мы арендовали внедорожник и устремились по трассе на запад.
Там я увидел совсем другую страну. Бесконечные равнины, плоскогорья, покрытые терра роса – красной известняковой почвой, окормляющей низкие деревца, кустарники и моря травы. Поля и приземистые городки мелькали за окном, укачивая, вгоняя в сон, и приходилось сменять друг друга за штурвалом, подбадривая рулевого всеми байками и анекдотами, какие только выплывали на ум из глубоких заводей памяти.
Добравшись до Порангату, мы сознались друг другу, что плоть слаба, и завернули в колоритное заведение, громко именовавшееся «Рестуранчи Кило-Кило». Спасибо все тем же фавелам: я к тому моменту уже вкурил, что в Бразилии можно пожевать в самой сомнительно выглядящей забегаловке и при этом волшебным образом не травануться. Лукаш только посмеивался, глядя, как я роюсь в меню и тычу пальцем. «Звериный аппетит», – одобрительно хлопал он меня по плечу и подмигивал официанту. Тот тоже давил лыбу, но молчал. А что я могу поделать, если калории точить надо за двоих?
Потом мы еще немножко прогулялись, прикинули время в дороге – и утопили газ в пол. К ночи надо было добраться до фазенды Нова Пирачининга, где жили какие-то дальние родственники Лукаша. Я уже начал подозревать, что в этой стране все друг другу как минимум троюродно близки. Но, понятное дело, не жаловался.
А наутро, когда мы бессовестно выдрыхлись у гостеприимных хозяев и позавтракали, как настоящие кампонезис, до цели нашей одиссеи оставалось всего ничего.
Остров Бананал. Для русского уха звучит забавно, но бразилейро так не считают. Это самый большой по площади речной остров в мире и естественный заповедник, ревностно оберегаемый властями. Именно здесь обитают все четыре племени индейцев каража, поддерживая численность этноса в меру привычного энтузиазма. Благами цивилизации наши ребята не брезгуют, но в целом, скорее, ведут традиционный образ жизни.
Что нам и требовалось.
Машину оставили на фазенде, и до реки нас подбросил один из фермеров. Там уже дежурили лодки аборигенов – всех желающих катали по Арагуайе или Риу-Жаваэш до национального парка, где для экотуристов были созданы все условия. Но парк нас не манил.
Так что, когда мы объяснили смуглым низкорослым харонам цель своего приезда, те переглянулись и пожали плечами. Их, по большому счету, интересовали только реалы – желательно наличкой. Прагматики от весла и фырчащего старого мотора.
Деревня, сбежавшая под лесные кроны в дельте Риу-Жаваэш, выглядела как и сто, и тысячу лет назад. Простые, прямоугольные в плане дома; полторы улицы, сонные и пыльные в это время года; дети, бегающие нагишом. На причале дремали морщинистые аксакалы с удочками в руках, у входов в жилища, прислоняясь к косякам, стояли беременные или кормящие женщины. Никто нам не удивлялся, никто не убегал, не вился с естественным любопытством. Словно так и надо было. Словно мы жили здесь отродясь и никуда не уезжали.
Тут Лукаш взял меня за пуговицу и, неубедительно сыграв легкое раскаяние, признался, что завез меня в свои бразильские тмутаракани не одной этнографии ради. То есть я, конечно, могу прикинуться классическим лопухом-туристом или идейным хиппи. Побродить по острову на двух или четырех, половить арапаиму и пожевать неспелых бананов, благо туалет типа сортир здесь за каждым кустом, но…
Я навострил уши. Был бы в облике – еще бы хвостом себе бока отхлестал. Слава Сумраку, Лукаш не стал тянуть перевертыша за упомянутую часть тела и перешел к сути.
