– Хорошо! – Женя поднялся на ноги, в комнате стало еще теснее. – Я знаю, как накормить людей!
– А мы хотели обсудить, как будем прорываться.
– Ты умеешь превращать воду в вино? – впервые подал голос местный.
Это был старик. Если бы не злой взгляд из-под очков-консервов, его сухое лицо напоминало бы кулак. «Я ему не нравлюсь!» – понял Евгений, и ему захотелось огрызнуться, но он глубоко вздохнул.
– Накормим людей – прорваться станет легче.
Все помолчали.
– Я видел… – Женя прикинул в уме: «Одиннадцать в яме плюс четыре наверху минус два Алениных», – тринадцать человек. Сколько их на самом деле?
– Не меньше двадцати. Могли получить подкрепление с Кожуховской, – Русаков нахмурился. – Вожаком у них развенчанный вор, кличка – Воробей. Жесткий чувак.
– Такой маленький, пухленький, седина, как у воробья, торчит, с маленькими руками? Он их не знает, куда девать, и прикольно складывает на животике! – Богдан оживился. – Тогда я его встречал. На наших станциях. Тихо себя вел, паскуда.
– Воробей, говоришь? – смутная догадка заставила Женю сесть. – А ведь он тогда с нами ехал. С «Пятого года» на Беговую. Не знаю насчет трех, но двух исчезнувших девушек он точно видел.
– Думаешь, это он их украл? – Богдан помолчал. – Их как поперли с Новокузнецкой, он долго место себе искал. Пленные говорят, к фашистам стучался, прежде чем Автозаводскую захватить.
– У него… эта… все волосы на голове… словно ни разу не попадал под радиацию, – все рефлекторно потрогали себя за макушки – на месте ли остатки шевелюры? Даже Женя повторил этот жест.
Спустя несколько часов Евгений с Машей, по-детски хихикая, ловили кистеперых рыб, используя руки в качестве живца. Глупые рыбы, реагируя на тепло, впивались в них и оказывались в корзине.
– Мотылек! Ты так забавно хохочешь!
– Ты… – смех девочки как обрезало. – Ты разгадал меня? Мою тайну?
– Какую? – Женя сделал невинные глаза.
– Откуда ты знаешь мое прозвище?
– Мотылек? Догадался!
– А вдруг они радиоактивные? – спросила Маша, меняя тему разговора.
– У наших друзей в Городе Мастеров нет выбора. Если не смогут очистить, будут есть радиоактивных. Но все-таки? Что за секрет? Ты превращаешься в мотылька?
– Нет, – Маша наклонила голову и отодвинула прядь за ухом.
Женя увидел там сложившую крылышки моль.
– Когда я сплю – просыпается мотылек. Я вижу его глазами. Во сне. И пока я сплю, мотылек летает там, где мне нужно. Я потому и разведчик, что мотылек летает везде. Ну, почти везде. А когда возвращается – я просыпаюсь.
– Незаметный ночной мотылек… – задумчиво проговорил парень. – А ведь здорово!
Он поймал очередную рыбу и втиснул ее в уже наполненную корзину:
– Я цвета животных и людей вижу, у каждого он свой.
– А какой цвет у меня? Меня же две, – девочка хихикнула.
Женя напрягся, но не смог вспомнить ее цвет, смутился:
– Я это… Только на поверхности могу, чтобы свет был. Дневной или ночной.
Он завертел головой в поисках света.
И увидел его! Окошко слива в реку светилось чужой, неестественно серой аурой. Москва-река не светилась так, когда он наблюдал ее здесь в прошлый раз.
– Человек!
Сталкеру захотелось броситься туда, но все, кто был вооружен в этой экспедиции, уже ушли, оставив молодых одних. Соваться без оружия наружу было слишком рискованно.
– Уходим! Быстрее! – Женя схватил полную корзину обеими руками и энергично пополз, распахивая коленями борозды в песке.
Мотылек оставалась спокойной, как слон.
– Это ж, наверное, так красиво, – с завистью сказала она. – Видеть картины, которые рисует жизнь.
– Да. Но эти картины живые, они не всегда приятные. И они… проходят…
– Ты что, совсем не боишься? – Женя подал корзину наверх и подсадил Машу. Это был жест ухаживания, потому что ловкая и подвижная девочка не нуждалась в его поддержке. Она поняла это и ответила уже сверху:
– С тобой – не боюсь!
Глаза Маши блеснули совсем не детским чувством, и парень постарался запомнить этот взгляд, сохранить его в памяти как можно дольше.
– Я тебя никогда не забуду! – пообещал он и подумал: «Я хочу, чтобы она, когда вырастет, была со мной»…
А уже утром с приглянувшейся Жене девчушкой случилось что-то странное – или страшное. Она не просыпалась.
– Не могу больше лекарства на нее переводить, и адреналин колол, и нашатырь давал нюхать – все зря. Дышит, трепыхается, но не просыпается, – склонившийся над лежащей девочкой Арсений выпрямился и посмотрел Евгению в глаза. – Не знаю, что с ней. Ничего не получается.
Женя зашел в палатку к Богдану и застал там Русакова.
– Недоброе утро вам. Про девочку слышали? – поздоровался он и, не дожидаясь ответа, выпалил: – Это вы ее на разведку послали? Куда?
– Видишь ли, Женя, – Богдан начал серьезно, но смотрел на комиссара так, словно нуждался в его поддержке. – Девочка Маша – человек Лагутина, увязалась она не за нами, а за тобой. По одной ей понятной причине. И если ты считаешь, что мы как-то можем ею командовать, или даже управлять ее даром, то ты глубоко ошибаешься.
Полог палатки затрепыхался под тяжелой рукой.
– Караульный докладывает, у входа парламентер с белым флагом, спрашивает старшего.
– Я приму, – Евгений направился к двери.
– После дезактивации! – бросил ему в спину Русаков.
Вошедший оглядел углы и поставил на стол перед Женей пустую клетку, с которой после дезактивации стекали капли воды. Поправил черные, невероятно длинные для тех, кто ходит по поверхности, волосы, аккуратно сложил белый платок, очевидно, служивший ему пропуском на переговоры, проследил за взглядом собеседника, обращенным на клетку, и вместо приветствия произнес:
– Номер клетки – два. А есть еще одна. Потрогай!
Парень не шевельнулся, и тогда парламентер сам ткнул пальцем между прутьев. Палец не пролез.
– Бабочка не проскочит, не то, что птица.
Жене в лицо ударила кровь, но он справился с эмоциями. Тем не менее, бандит заметил его реакцию.
– Хочешь получить первую клетку? Вижу, что хочешь. Тогда будем договариваться.
Евгений посмотрел ему в глаза и ничего не ответил.
– Будем же договариваться, а? Или я ничего не понимаю в людях? – в голосе парламентера появилась неуверенность, которой ждал Женя.
– В метро человеческая жизнь стоит недорого, на что ты хочешь обменять жизнь девочки?
