– Какой хороший парень! – не выдержал Павел.
– Я тоже в восторге, – согласился Ясенев, – по-моему, редкая удача, что мы его заполучили. Как хорошо, что он решил подыскать новую работу поближе к дому и увидел наше объявление.
– Да уж. Народ он очаровал. Надеюсь, что и профессионализм его будет на таком же уровне, как умение общаться.
– Я звонил на его прошлую работу. Там волосы на себе рвут из-за его ухода. Кадровичка, жуткая мымра, судя по голосу, узнав, кем я интересуюсь, сразу начала щебетать и вибрировать: ах, Васенька, ох, Васенька! А это о многом говорит. Кадровички – они редко кого любят и ещё реже хвалят.
– Полностью с тобой согласен. Вот видишь, жизнь и вправду начинает налаживаться.
– Надеюсь, – буркнул Ясенев, доставая из кармана зазвонивший телефон, – да! Алё! Да, мам… Что? Фу-у, ну это ерунда. А то ты меня напугала сначала. Сделаю, ладно… Не волнуйся… Сделаю, сделаю… Я же обещал…
– Что случилось?
– Да смех и грех. Светкины архаровцы мамины лекарства от давления стащили и в унитазе утопили. Сестрице сегодня по каким-то делам надо было съездить, вот она этих обормотов родителям и подкинула. Ну, а тут как всегда: не понос, так золотуха.
Двухлетние сыновья-близнецы старшей сестры Ясеня, ангельской внешности молодые люди, отличались феноменальной шустростью, невероятной фантазией, устойчивой тягой к экспериментированию и умением ускользать из-под любого бдительного ока. Бесконечные истории про их похождения Павел любил и теперь с интересом слушал, задавая уточняющие вопросы:
– И что? И как?
– Да лекарства эти по часам пить надо, обязательно. Вечером второй приём. Мама побежала в аптеку, там нет, сказали, что только в Москве купить можно. Вот она и просила привезти по возможности.
– Ну, так давай, поезжай искать.
– Ты не против?
– Против, конечно, а что, незаметно?
– Лунь, ты, ясен пень, самый лучший начальник изо всех начальников! – Сергей подошёл к другу и звонко чмокнул того в бритую щёку.
– Конечно, – кивнул Павел, демонстративно достав кипенно-белый носовой платок и тщательно вытирая щёку, – особенно если учесть, что тебе-то я всего-навсего компаньон, а уж никак не начальник. И хватит целоваться, несдержанный мой! Что о нас подумают?
– Фу-ты ну-ты! Что ты вытираешь? Ну, что ты там вытираешь? Я тебя что, обслюнявил, что ли? Я ж не собачка породы боксёр! Что подумают, что подумают?! Правду подумают! Что я тебя люблю!
– Ой, Ясень, слава богу, мы с тобой не в звёздной тусовке вращаемся, а то не избежать бы нам ненужной славы.
– Да ради бога! Мне от этого ни горячо ни холодно. Это ты у нас человек женатый и должен заботиться о спокойствии Златика… А я… А, впрочем, что я? Какое у нас сегодня число? Двадцать первое?
– Двадцать первое, – кивнул заинтригованный Павел.
– Ну, до четырнадцатого октября я ещё подожду, раз обещал, а там… – он многозначительно замолчал.
– Что там?
– А вот не скажу! Ты от меня Златку скрывал? Скрывал! И я тебя, гада ползучего, помучаю! О, почти стих вышел!
– Ну-ка, колись! – Павел, угрожающе растопырив пальцы на обеих руках и шустро шевеля ими, поднялся из кресла и пошёл на друга.
– Люди добрые! – заголосил Ясень, не очень, впрочем, громко. – Спасите! Помогите! Хулиганы щекоткой угрожают.
– Не блажи! Я тебя не больно защекочу. Но если опасаешься, то лучше всё-таки признаться. Сдавайся!
Ясень вскочил, обежал вокруг кресла и прикрылся его высокой спинкой, как щитом, пискнув:
– Русские не сдаются!
– Сдавайся! Ты не русский! У тебя дед – белорус…
– А белорусы – тем более!
– У тебя бабушка – украинка!
– Украинцы тоже стойкий народ!
– Короче, – фыркнул Павел, не выдержав, и опустил руки с уставшими от постоянного угрожающего шевеления пальцами, – сдаваться ты не намерен? И будешь молчать?
– Да ладно, – насмешливо протянул Ясень, выбираясь из-за стула, – так и быть, расскажу. А то помрёшь ещё от любопытства.
– Давай, выкладывай.
– Короче, я решил, что если до четырнадцатого октября Лёлька не соизволит появиться в моей жизни, то я буду помогать Господу Богу, как ты и советовал, и сам её найду.
– Да ты что? – изумился Павел. – Решился? Ну, молодец! Давно пора. А то вон одичал совсем, на меня с поцелуями кидаешься. И как будет хорошо… – мечтательно протянул он. – Станешь себя плохо вести, а я Лёльке буду звонить, жаловаться. Пусть меры принимает!
– Сейчас я передумаю! – злобно рявкнул Ясень.
– Молчу, молчу! – притворно испугался Павел. – Не буду, не буду жаловаться. Веди себя плохо, можешь даже безобразно! Только позвони Лёльке.
– Ну, спасибо за разрешение! Пойду-ка я, пожалуй, раз начальство отпустило.
– Давай-давай, двигай, шевели ластами, а то мама и до вечера лекарства не получит! – и Павел шустро выскочил за дверь, не дожидаясь пока специальный будильник, замаскированный под футбольный мяч, его собственный подарок горячему Ясеню, обожающему швыряться разными предметами, не шмякнется об дверь. Потом снова заглянул, просунув голову в узкую щель, и поинтересовался:
– А почему именно до четырнадцатого ждёшь?
– Любопытный ты мой! Потому что четырнадцатого октября мы развелись.
– Символично, – кивнул Павел и исчез за дверью. Ясень пошарил рукой по столу в поисках будильника для метания, не нашёл и вздохнул, вспомнив, что тот уже был использован и валяется теперь у двери.
С ощущением, что жизнь, пожалуй, и вправду начинает налаживаться, Сергей вышел на улицу и лицом к лицу столкнулся с крупной девицей. Машинально пробормотав извинения, он отступил в сторону и, чуть изменив направление движения, пошёл к своей машине.
– Яков! – крикнул кто-то за его спиной.
Ясень вздрогнул: за всю жизнь так его умудрился обозвать единственный человек на свете – Анжелика Криволапова, неудавшаяся любовь Олежки Грушина.
– Вот гадство! – шёпотом ругнулся старавшийся не выражаться Ясень и сделал вид, что не услышал. Пока он медлил, не желая общаться с очаровательной Анжеликой, она, ещё раз позвав его, подбежала и с размаху хлопнула сумочкой по спине. Очевидно, это задумывалось как жест кокетства и радости от встречи. Или вообще никак не задумывалось, потому что, насколько помнил прелестную Анжелику Ясень, думать она не любила. Но, так или иначе, получилось неприятно, даже больно. Сергей вздохнул, повернулся и радостно пропел:
– Аурика!
– Я не Аурика, – обиженно надула губки прелестница.
– А я не Яков, – в тон ей пропел Сергей.
– Да я помню! – раскатисто захохотала не Аурика. – Только не помню, как вас на самом деле зовут: Яблоня, Явор?
