– Что? Горим, что ль?
– Дядя Боря! Вы ли это?! – несказанно удивился Ясенев.
– Я, – растерянно согласился сосед, пристально вглядываясь красными воспалёнными глазками в Сергея, – а ты кто?
– Не узнал, дядь Борь? Неужели я так изменился?
– Погодь! Погодь! Не подсказывай! Ща вспомню! У меня же память, как у слона!.. Васька? Нет. Пётр Михайлович? Тоже не похож… Не может быть! Серый! Серёга! Ясенев!
– Я! – обрадовался Ясень.
– Ну, ты глянь, какой стал! Взрослый, одет хорошо. Ты какими судьбами? Вы ж с Олей-то того… Ну… – он неловко покосился в сторону оцепенело сидящей на подоконнике Ольги. – Ну, развелись вроде? Давненько уж!
– Это дела прошлые, дядь Борь. Я рад вас видеть.
– И я тебя, Серёж. Хороший ты парень всегда был. Хоть и на выпивку мне не давал, но в закуске никогда не отказывал. Помню, приду к тебе, а ты то огурцы солёные на тарелочке вынесешь, то колбаски порежешь. И уважительно так давал, не как собаке. Так ты чё? Теперь с Олей снова?
Ясень, не желая не вовремя обострять начавшие было выстраиваться вновь отношения с Лёлькой, неопределённо кивнул.
– Это хорошо! – тем не менее, понял его жест по-своему сосед. – А то у неё ужас какой-то в личной жизни. До-о-олго ваапще никого не было. Просто мёртвый сезон. А теперь шастает тут один. Ты уж, Оль, извини, но тьфу! Гадость, а не человек. Со мной столкнётся на лестнице – морду кривит. Ни «здрасьте» тебе, ни «до свидания». А чё ты морду кривишь, если сам воняешь так, что с души воротит.
– Чем воняет? – изумился Ясень, которому история про Лёлькиного ухажёра была не очень интересна. Он комплексом неполноценности не страдал, Лёльку вернуть решил безоговорочно и безотлагательно, оттого до всех, кто появлялся тут раньше, ему и дела не было. Но пьяненького соседа прерывать было жаль. Поэтому он лишь подошёл к Лёльке, обнял её, прижав золотые локоны к груди, и стал баюкать, всем видом показывая дяде Боре, что с интересом его слушает. Тот благодарно продолжал:
– Да парфюмерией какой-то… Духами, что ль, или одеколоном. Тоже мне прынц выискался. Я в этом доме с первого дня живу. А он появился без году неделя да ещё отворачивается от коренных обитателей. Гадость и есть! – в сердцах сплюнул он.
– А сегодня вообще учудил. Иду я, значит, из гостей. Ну, отметили немножко, по этой причине иду медленно и нетвёрдо, – дядя Боря к себе относился с иронией, поэтому в рассказах обычно не приукрашивал и не врал по поводу своего состояния в тот или иной момент. Ясень это прекрасно знал, оттого лишь улыбался, крепко прижимая к себе Лёльку и вдыхая почти забытый запах её волос, робко пробивавшийся сквозь дымный смрад, – доползаю почти до нашего этажа, пару ступенек осталось осилить, слышу, кто-то воду льёт. Ну, или не воду, но плещет что-то. Смотрю – хахаль Ольгин из бутылки что-то на дверь выплёскивает. Мыл он её, что ли? Капюшон на лицо надвинул, а парфюм-то его не спрячешь. Амбре на всю лестницу. Чудик какой-то. Противный он, поэтому я ему помощь не предложил, а пошёл домой спать. Пусть сам моет, раз такой зазнайка! Да только заснуть я не успел, слышу: дум, дум, дум – ты стучишь и кричишь. Выглядываю – а тут у вас дым и пламень.
Сосед неодобрительно покачал головой и вдруг пошатнулся. При помощи двери и косяка умудрившись удержаться на некрепких своих ногах, он покачался немного взад и вперёд и пробормотал:
– Ну, я пойду, посплю, пожалуй! Спокойной ночи, Серёнь! Хороший ты парень! Я тебе рад! А того, – он резко мотнул головой в сторону Ольгиной двери, – гони в шею. Дерьмо, а не человек, хоть и дверь мыл!
Ольга, абсолютно ничего не понимая, неотрывно смотрела на Ясенева, будто он мог что-то ей объяснить. Но обсудить рассказ соседа они не успели.
Внизу раздались шум и голоса: приехали пожарные. Они быстро осмотрели потухшую дверь и квартиру, очагов возгорания больше не обнаружили и вышли на площадку. Один из них спросил у молчавшей Ольги:
– Соседи выходили?
– Один выходил, вот из этой квартиры. С ним всё в порядке. А вот эти, – Сергей показал рукой на среднюю на лестничной площадке квартиру, – нет. Не слышали, может?
– Там нет никого, – подала, наконец, голос Ольга, – дедушка с бабушкой живут, Ярыгины, они всё лето на даче проводят, только в октябре возвращаются.
– Значит, всё в порядке. А вас, девушка, поджёг кто-то. Хулиганы, что ли, какие? – он неодобрительно покачал головой. – И ведь не поленились на четвёртый этаж забраться да бутылку бензина с собой приволочь.
– Бензина?! – ахнула отмершая, наконец, Ольга, будто бы отогревшаяся в объятьях Сергея. – Поджог?!
– Ну да. Милицию вызываем? Надо бы вообще-то.
– Вызываем, – решительно кивнул Ясень, – а то у нас тут что только не происходит.
Милиция приехала на удивление быстро. Двое молоденьких ребят, лейтенант и прапорщик, потоптались на лестничной клетке, осмотрели дверь, переговорили с пожарными и, наконец, подошли к Ольге. Выслушали её, не скрывая желания поскорее отправиться восвояси, и тоскливо заметили:
– Хулиганы.
– Какие же это хулиганы? Не слишком ли для них замысловато? – возмутился Сергей. – Ведь не первую же попавшуюся дверь подожгли, а влезли вон как высоко.
– Заявление писать будете? – вяло, с явной надеждой на отрицательный ответ, спросил лейтенант.
Лёлька вопросительно взглянула на Сергея. Он решительно кивнул:
– Будем.
– Ну, тогда с утра в отделение приходите. Дежурный скажет, куда подойти.
Он тяжело вздохнул, с немым укором посмотрел на жестокосердного Ясенева и снова незаинтересованно осмотрел дверь и затоптанную пожарными лестничную клетку. Сказал на прощание:
– Можете входить в квартиру, – и удалился, сопровождаемый молчаливым, душераздирающе зевающим прапорщиком.
– Что-то мне слабо верится в результат, – неспокойно улыбнулась Ольга, глядя им вслед, – сдаётся мне, что всё должно быть как-то по-другому. Или я ошибаюсь?
– Лёль, не знаю. Но ты не переживай, я этого поджигателя самолично найду, если родная милиция оплошает…
Когда они почти в полном молчании немного проветрили комнаты от дыма и протёрли грязные полы в коридоре и на площадке, то уселись, совершенно разбитые, на кухне друг против друга. Ольга порывалась что-то сказать, но Сергей пресёк на корню все разговоры, напоил Ольгу чаем с сухой мятой, запасы которой обнаружил в шкафу над плитой, и уложил спать, заботливо подоткнув одеяло. Она послушно легла и долго тревожно смотрела на него своими голубыми глазищами. Он успокаивающе улыбался и шептал:
– Спи, Лёлька, спи. Я буду рядом и никуда не уйду. Спи. – И, чувствуя себя Василисой Премудрой, добавлял: – Утро вечера мудренее.
Она вдруг вздохнула, еле уловимо улыбнулась, выпростала из-под одеяла тонкую свою руку и вложила её в его ладонь. Сергей чуть дрогнул и крепко-крепко сжал её кисть. Когда Лёлька заснула, он не удержался, встал у кровати на колени и поцеловал её в висок, чувствуя губами, как бьётся под тонкой кожей жилка. Лёлька так устала, что даже не проснулась, вопреки обыкновению.
