– Ну… я. Больше не буду, Сима, честное слово. Буду тебя только хвалить. Выбери сам, а?
– Нечего отлынивать от работы, – Серый Фима взял со стола листы и сунул их в руки Сергею, – отбирай. Хотя бы то, что точно не подойдёт. А потом поедем и на месте уже из более-менее подходящих вариантов выберем лучший.
– Ладно, – мученически протянул Ясень, – вот всегда так…
– Как? – спросил с изуверской улыбкой Влад.
– У человека душа поёт, а тут вы с прозой жизни. Друзья называется.
– Страдалец ты наш! Разрешаю тебе, когда у меня душа запоёт, тоже мне с прозой надоедать.
– Тоже мне компенсация! Когда она у тебя ещё запоёт! Ты же бабник и ловелас. И жениться не собираешься!
– Не волнуйся, когда-нибудь да запоёт. И получишь сатисфакцию в полном объёме… Работай давай!
Стеная и жалуясь на жизнь, Сергей выбрал помещения для нижегородского филиала их конторы, выпихал Серафимова прочь и, прихватив со стола исписанный лист бумаги, направился к Павлу. Прежде чем войти, постучал замысловато, услышал удивлённое «войдите» и, кланяясь и приседая, вошёл в кабинет к другу:
– Можно, Павел Артемьевич?
– Что это за игра в начальника и подчинённого? – вытаращил глаза Павел. – Ты не заболел часом? Сижу, работу работаю, тут стук. Думаю, кто ж это? Вы-то с Симой, ярчайшие образцы культурной деградации нашего поколения, обычно дверь ногой открываете. А об остальных Елизавета Фёдоровна докладывает, никак не могу её отучить от этой привычки, всё из меня пытается большого босса сделать. Вот и удивился. А это, оказывается, друг мой разлюбезный развлекается. Ты что это?
Ясень, продолжавший резвиться, топтался у двери, нервно теребя в лапищах несчастный листок и опустив долу глазки с неприлично длинными и пушистыми для мужчины ресницами, робко бросая быстрые обожающие взгляды на небожителя в лице создателя фирмы. Павел откинулся в кресле и, давясь смехом, смотрел на очередное представление своего верного друга. Наконец, Ясень посчитал, что может приблизиться к небожителю, и, не переставая подобострастно улыбаться и припадать в полупоклонах, подобрался к начальственному столу, положив пред его светлые очи основательно помятый листок.
– Вот, – пискнул он.
– Что это? – тоже войдя в роль, надменно поинтересовался небожитель. – Что это вы мне, Сергей Николаевич, за цидульку в лицо тычете? Что я должен с этим делать?
– Это моё заявление.
– Да что вы? А я думал, что у нас на фирме проблемы со средствами гигиены вообще и с туалетной бумагой в частности, а вы мне так деликатно предлагаете использовать бумагу формата А4 в санитарных целях.
– Нет-нет, Павел Артемьевич, что вы? Как вы могли подумать? – снова жалостливо пропищал неуёмный Ясень. – Вы не прочтёте это?
– Я? Это?! – Павел брезгливо, двумя пальцами взял бумажонку и, скорчив мину мученика, принялся читать:
Генеральному директору «шарашкиной конторы» «Авто&мотошик», а также её отцу-основателю, золотому человеку, надежде и опоре отечественного бизнеса, лучшему другу всех времён и народов Счастливоженатому Павлу Артемьевичу от главного страдающего от любви «шарашкиной конторы» «Авто&мотошик» Поушивлюблённого Сергея Николаевича заявление. Прошу предоставить мне внеочередной отпуск для решения проблем моей обожаемой жены – невесты – снова жены, вашей верной студенческой подруги, надеюсь, тоже по уши влюблённой Ольги Александровны. Ввиду полного помрачения рассудка работу на вверенном мне участке выполнять не могу категорически. Требуется время для адаптации в новом для меня состоянии по уши влюблённого. В связи с этим прошу отпустить меня на все четыре стороны на пару-тройку-сотню дней (точное количество будет варьироваться в зависимости от необходимости). Обязуюсь впоследствии отработать пропущенные трудодни ударным капиталистическим вкалыванием.
Ваш благодарный по гроб жизни Поушивлюблённый Сергей Николаевич. 24 сентября 2000 года.
По мере чтения опуса Павел не выдержал, и мина мученика сменилась выражением изумления, плавно переходящего в восторг. Дочитав, он взял ручку и что-то вдохновенно застрочил на листке. Закончив, вынул носовой платок, тщательно промокнул уголки глаз, вытер несуществующую лысину и шею, обмахнул лицо, демонстративно высморкался и протянул бумажонку стоявшему в полупоклоне Ясеню, старательно удерживающему заискивающий вид. Тот трясущимися руками принял цидульку и дрожащим от старательно демонстрируемого восторга и чинопочитания голосом, попеременно то целуя измятый листок, то прижимая его к сердцу, зачитал:
– Разрешаю Поушивлюблённому Сергею Николаевичу катиться на все четыре стороны, решать проблемы и адаптироваться сколько его душеньке угодно. Отрабатывать трудодни ударным капиталистическим вкалыванием будет после смены фамилии с Поушивлюблённого на тоже Счастливоженатого. В случае явки на работу до смены фамилии Поушивлюблённого Сергея Николаевича на службу не пущать, а гнать в три шеи… И давай, двигай отсюда, друг мой сердешный. Чтоб я тебя до свадьбы не видел здесь.
– И ведь скрывал, гад такой! – ласково возмутился Павел. – И не стыдно тебе?
– Да я три дня всего и скрывал-то. Мы три дня назад встретились.
– И уже всё решили?
– Ага. А чего тянуть-то? – с видом мачо, против которого не может устоять ни одна особа женского пола от года и до девяноста пяти лет от роду, покивал Ясень.
– Что там за проблемы-то? Помощь нужна?
– Да нет, ерунда всякая, – выпав из роли, нормальным голосом ответил Сергей, – разберёмся.
– Ну, смотри. А то, если что, можем и вместе покумекать.
– Спасибо, Павлунь. Что бы я без тебя делал?
– Иди, иди, Серёж, – смутился Павел, – с Богом.
– Тады я пошёл, – Ясень, приплясывая, направился к двери и зычно заголосил, – е-е-единственная-а-а моя-а-а! Уже лечу к тебе-е-е я-а-а!
Когда он удалился, на всю «шарашкину контору» распевая изрядно отредактированную песню Газманова, в кабинет заглянул Серафимов. За его спиной виднелось невозмутимое лицо Елизаветы Фёдоровны. Лишь чуть приподнятая безупречная правая бровь говорила о том, что она безмерно удивлена.
– Ничего страшного, Елизавета Фёдоровна, – через голову Серафимова пояснил Павел, – он не сошёл с ума, а просто собрался жениться. Психиатрическую помощь вызывать не надо. Не пугайтесь.
Королева Елизавета царственно кивнула и удалилась к себе. А Влад, не обладающий железной выдержкой секретаря Павла, обвалился в кресло и уточнил:
– И что? Он теперь всегда так будет?
– Да нет. Просто он сегодня развлекался и резвился. Кстати, его какое-то время не будет, так что придётся нам с тобой дела на двоих делить. Дела делить, – усмехнулся он, – блеск! Слышала бы меня Злата.
– На троих, к счастью, у нас есть Вера.
– На двоих. Забыл? Вера замуж скоро выходит. Ей не до работы.
