– Да уж, поверил я в эту теорию зря, – кивнул Орехов, – я человек в генетике не слишком сведущий, и статья мне показалась очень интересной и вполне научной, тем более прочёл я её в серьёзном издании. И тут вдруг в моей жизни появляется прелестная девушка, дочь моей первой любви, для которой я, именно я и никто другой, тоже был первым, но в делах не сердечных, а плотских.
Ольга благодарно улыбнулась ему, оценив его деликатность и тактичность.
– И вот я, в полном соответствии пушкинским словам «Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад», поверил в то, что в тебе, Оленька, есть и моя частичка. Мне уже стало казаться, что у тебя глаза моей мамы, а уши мои… – он тяжело вздохнул. – И тогда мне в голову пришла гениальная, как тогда показалось, мысль. Я позвал к себе Павла и кое-что ему сказал…
Здесь надо сделать отступление, вернее, два отступления. Ну, во-первых, у меня в январе обнаружили рак. Я лечусь, и пока довольно успешно. Но это такая болезнь, которой доверять уж никак нельзя. Всё может быть. Именно поэтому я и консультировался с адвокатом по поводу завещания. Мне хотелось сделать так, чтобы моя сестра ни в чём не нуждалась и чтобы племянничек не пустил ни мать, ни себя по миру. Поэтому мы и придумывали разные хитрые заковыки, которые мешали бы Павлу распоряжаться наследством совсем уж бесконтрольно и бездумно.
А во-вторых… – он помолчал, с болью глядя на племянника, презрительно смотревшего на сидящих за столом, – я застал Павла за не самым благовидным делом. Как-то ночью мне не спалось, и я решил выйти в сад, а гуляя, увидел, что в окнах кабинета горит свет. Пришлось вернуться и посмотреть, что происходит. Павел рылся в моём сейфе – он знал шифр. И я понял, что этот человек готов на всё ради денег. Следовало как-то обуздать его.
Самое плохое заключалось и заключается в том, что племянника я любил и люблю. Моя сестра рано овдовела, её муж, слабый, бесхарактерный человек, по пьяному делу попал под поезд. Лида на пять лет младше меня. Вышла замуж и родила она довольно рано. А осталась с ребёнком на руках и вовсе безвременно, ей было чуть за двадцать. У меня уже тогда были пусть не самые большие, но достаточные для троих средства. Я стал ей помогать.
Отпуска у тех, кто работает в условиях приближенных к условиям Крайнего Севера, длинные. И все их я проводил у сестры и племянника или возил Лиду с Павликом на море. Поэтому к мальчишке привязался больше, чем надо. Ведь не только родная кровь, но ещё и сиротка… В общем, избаловали мы пацана. Поэтому теперь и рад бы его всего лишить, да не могу: сами во многом виноваты, и сердце не даёт… О-хо-хонюшки… – он надул щёки и длинно выдохнул сквозь сжатые губы.
– Вот и решил я двух зайцев одним махом, – Орехов рубанул рукой воздух, – хотя сейчас мне за это стыдно. В общем, показалось мне, когда Павел стал тебя, Оля, привозить, что вы друг другу и вправду нравитесь. Ну, и надавил я на моего племянника немного, так сказать, для усиления эффекта. Прости меня, моя дорогая девочка, но я так всё устроил, что Павел, чтобы получить наследство – а он из-за моей болезни ждал его в ближайшее время, – должен был непременно жениться на тебе. Так я и свою почти дочку обеспечивал, и племянника не обижал. Он бы вообще выиграл по всем пунктам: ты – редкое сокровище, да ещё и деньги бы получил. Я понимал, что на фиктивный брак ради богатства ты никогда не согласишься, и был этому рад. Павлу предстояло потрудиться, чтобы завоевать тебя.
Признаться, я немного схитрил. Совсем нищим я бы его не оставил даже в случае, если бы ваши отношения не сложились. А вот как быть с тобой, я не знал. Потому что больше чем уверен, что ты бы от наследства отказалась, посчитав, что не имеешь на него никаких прав. А мне так хотелось обеспечить и тебя. Поэтому я был очень заинтересован в том, чтобы вы были вместе. Из-за этого Павла и припугнул… Если бы я знал, к чему приведёт эта невинная, как мне казалось, хитрость…
– Но подождите, Иван Николаевич! Мы же с вами обсуждали телегонию! Помните? Ещё раз повторюсь, уже доказано, что это псевдонаучная теория, совершенно ничем не подтверждающаяся. Я даже читала, что некоторые священники сначала пользовались этой теорией, когда вели уроки в школах. Что-то вроде «семейной этики» на православный лад. Так вот, они, объясняя детям необходимость соблюдения невинности, рассказывали в том числе и о телегонии. Спору нет, очень наглядный пример, ярко подтверждающий ценность целомудрия. Но… абсолютно ненаучный. Об этом и представители нашей Церкви уже неоднократно говорили. Так что простите, но я вам… только друг.
– Знаю, Оленька, я даже консультировался со специалистами и беседовал со знакомым батюшкой. Они полностью подтверждают, что ты мне рассказывала. Так что увы, но ты права. Ты дочь только своих родителей и никак не моя. Но ведь, с другой стороны, никто не мешает мне чувствовать духовное родство с тобой. За время нашего знакомства ты стала мне близким, родным человеком. Поэтому я и хотел обеспечить тебя… Не важно, что ты мне не родственница. Дружба – это тоже много. Хотя и я, и мой племянник сделали всё для того, чтобы и она была между нами невозможна…
Всё. Я покаялся. Теперь давай-ка, племянничек, и ты облегчай совесть.
Павел дёрнулся и затравленно перевёл взгляд с дяди на насупившегося Сергея. Особенно долго задержав его на больших руках Ясеня. Дядя нахмурился, ожидая рассказа, и поторопил:
– Ну!
– Что ну? – по-детски тянул время здоровый тридцатитрёхлетний мужчина.
– Как ты очутился у сарая?
– Я уже всё рассказал.
– Ты рассказал сладенькую сказочку. Посмотри, – Орехов положил на стол шпильку-пчёлку, она весело блеснула под ярким светом, – вот эту вещь мои парни нашли в твоей машине. Откуда она у тебя?
– Без понятия, – Павел демонстративно небрежно пожал плечами.
– Оля, может быть, ты знаешь?
– Это моя шпилька.
– Вот видишь, Паша, Оля была в твоей машине.
– Конечно! Неоднократно!
– Ты неправильно понял, Паша, – Ольга грустно покачала головой, – этой шпилькой у меня были заколоты волосы ещё сегодня. Вернее, уже вчера. Мне её только позавчера Серёжа подарил.
– Слышишь? – Иван Николаевич постучал пчёлкой по столу. – Ты же знаешь, как шпилька оказалась у тебя в машине. Так что теперь давай, как положено: правду, только правду и ничего, кроме правды. Иначе я забуду обо всех родственных чувствах. Мужчины должны уметь отвечать за свои поступки. Лучше научиться этому позже, чем никогда. Рассказывай, да поживее, мы ждём. Всем давно пора спать.
– Хорошо, – мучительно выдавил из себя Павел.
Ольга смотрела на него и удивлялась тому, что считала его симпатичным. Теперь она видела – вполне приятные и правильные черты лица были нечёткими, будто внутренняя слабость, трусость и какие-то ещё, не менее отталкивающие качества повредили красивые правильные мазки, которыми Господь изначально нарисовал этого человека. Вот, кажется, и симпатичный, и складный, и не дурак. А с души от него воротит.
Тем временем Павел, демонстративно устало вздохнув, прокашлявшись, сев поудобнее, потерев лицо руками, попросив у Матрёны Ильиничны попить, отхлебнув и вздрогнув – горяч оказался чай, – всё никак не мог начать.
