Иван Ильич пошел к ней. Анна Ивановна шепотом накинулась на него.
— Ваня, да что же ты это? Арестуют они тебя, — а там вдруг откроется, что ты бежал из России. Ведь вот какой неугомонный!
— Э, ч-черт! — Иван Ильич махнул рукою и лег на постель.
Солдат с любопытством спрашивал Катю:
— А вы за кого стоите?
— Я стою за социализм, за уничтожение эксплуатации капиталом трудящихся. Только я, не верю, что сейчас в России рабочие могут взять в руки власть. Они для этого слишком неподготовлены, и сама Россия экономически совершенно еще не готова для социализма. Маркс доказал, что социализм возможен только в стране с развитою крупною капиталистическою промышленностью.
Солдаты с недоумением смотрели на нее, и лица их становились все более настороженными. И все больше сама Катя чувствовала, что для них сейчас, при данном положении, то, что вытекало из ее слов, было еще более нежизненно, чем тот утопический социализм, о котором она говорила.
Белоусый поднял брови, подумал и сказал:
— Вы говорите, вы за рабочих. Так как же теперь? Мы, значит, власть взяли, — и отдать ее назад буржуазии, чтоб она развивала эту самую промышленность?
— Отдавайте, не отдавайте, а она все равно власть себе заберет. Или Россия совсем развалится.
Другой красноармеец — желто-бледный, с черной бородкой — резко спросил:
— А скажите — вот эта дачка, — ваша, собственная?
— Ну… Ну, да, наша! Но что же это меняет?
Он встал, взял из угла винтовку и пренебрежительно ответил:
— Ничего… Спасибо за угощение.
Они пошли из кухни. Катя провожала их до калитки. С черной бородкой сказал:
— Вот, брат Алеха, дело-то какое выходит, а? Пойдем-ка в город, поищем буржуев — может, какие еще остались. Отдадим им винтовки свои, — виноваты, мол, ваше степенство, получайте власть назад!
Катя радостно смеялась.
— И все-таки, все-таки я очень рада, товарищи, что видела вас. Вы действительно товарищи, вас я так могу называть… А то — хулиганы, грабители, обвешались золотыми цепочками, брильянты на пальцах, у мужика в вагоне отбирают последний мешок муки, и все — «товарищи».
По шоссе проходил красноармеец с винтовкой. Он крикнул:
— Гришка, Алешка! В двенадцать часов собирайтесь к ревкому! Бандитов судить.
Катя тоже пошла к двенадцати часам.
На площади, перед сельским правлением, выстроился отряд красноармейцев с винтовками, толпились болгары в черном, дачники. Взволнованный Тимофей Глухарь, штукатур, то входил, то выходил из ревкома. В толпе Катя заметила бледное лицо толстой, рыхлой Глухарихи, румяное личико Уляши. Солнце жгло, ветер трепал красный флаг над крыльцом, гнал по площади бумажки и былки соломы.
Из ревкома вывели под конвоем Мишку Глухаря и Левченко, с оторопелыми, недоумевающими глазами. Следом решительным шагом вышел командир отряда, в блестящих, лакированных сапогах и офицерском френче. Катя с изумлением узнала Леонида. С ним вместе вышли Афанасий Ханов, председатель временного ревкома, и еще один болгарин, кряжистый и плотный, член ревкома.
Леонид остановился у перил крыльца и привычно громким, далеко слышным голосом заговорил:
— Товарищи! Героическим усилием рабочих и крестьян в Крыму свергнута власть белогвардейских бандитов. Золотопогонные сынки помещиков и фабрикантов соединились в так называемую добровольческую армию, чтоб удушить рабочий народ и отобрать у него обратно свои поместья и фабрики. Рабоче-крестьянская Красная Армия раздавила гнездо этих гадов. От нас не будет пощады никому, кто жил чужим трудом, кто сосал кровь из трудящихся. Мы выгоним их из роскошных дворцов и вилл, обложим беспощадной контрибуцией, отберем съестные припасы и одежду, заставим возвратить все награбленное…
Слова были затасканные и выдохшиеся, но от грозного блеска его глаз, от бурных интонаций голоса они оживали и становились значительными. Леонид продолжал:
— Но, товарищи, это не значит, что наша Советская Социалистическая Республика разрешает любому желающему грабить всякого встречного буржуя и набивать себе карманы его добром. Все имущество буржуазии принадлежит республике трудящихся, помните это! Только она будет отбирать у них имущество, чтоб по справедливости разделить между нуждающимися… Между тем сегодня ночью три человека, — два из них — вот они, третий скрылся, — записавшись вчера вечером в Красную Армию, ночью сделали налет на поселок, взыскали в свою пользу контрибуцию с гражданина Агапова, награбили у него золотых вещей, белья, даже женских рубашек. При обыске мы нашли у них эти вещи…
Солдаты с загорающимся негодованием слушали. И было это опять не от слов, а от грозного возмущения, каким горели слова, от гипнотического заражения ощущением неслыханной позорности совершенного.
— Гражданин Агапов! Расскажите, как было дело.
Выступил Агапов, с приплюснутым спортсменским картузиком на голове. Сладко и виновато улыбаясь, он рассказал, как его грабили, всячески смягчая подробности, и прибавил, что злобы не имеет и просит простить обвиняемых.
Леонид обратился к болгарам:
— Вы, товарищи, имеете что-нибудь против гражданина Агапова?
Из толпы неохотно ответили:
— Что ж иметь… Дачник как дачник.
Леонид вызвал барышень Агаповых. Ася, с вспыхнувшими злобою красивыми глазами, указала на Мишку Глухаря:
— Вот этот взял у меня со стола золотые часики.
Агапов растерянными горящими глазами старался удержать дочь, но она нарочно не смотрела на него. Вдруг старик Глухарь резко спросил:
— А скажи, где твой брат?
Ася смутилась.
— Какой брат?
— Какой-ой!.. Не знаешь? Ну-ка, подумай!
— Мы о нем уж полгода не имеем вестей.
— Ишь ты как! Не имеешь! Ну, а я имею. Он в кадетах служил офицером.
— Это мы исследуем, — зловеще сказал Леонид и обратился к арестованным:
— Что вы скажете?
Парни в один голос ответили:
— Пьяны были, товарищ начальник! Ничего не помним. Мы думали, что Борька Матвеев по приказу действует.
Леонид сурово оглядел их.
— Вы этого не могли думать. Всем записавшимся в наш отряд я вчера вечером ясно сказал, что грабить мы не позволяем… Товарищи! — обратился он к своему отряду. — Наша красная рабоче-крестьянская армия — не белогвардейский сброд, в ней нет места бандиту, мы боремся для всемирной революции, а не для того, чтоб набивать себе карманы приятными разными вещицами. Эти люди вчера только вступили в ряды красной армии и первым же их шагом было идти грабить. Больше опозорить красную армию они не могли!
И как будто стальная молния пронизала напоенный солнцем воздух:
