И деловито перебила себя:
— Нужно будет вот что: переговорить в ячейке и встряхнуть хорошенько легкую нашу кавалерию. Как всегда у нас: в прошлом году взялась за дело горячо, а потом совсем закисла. Нужно ее двинуть на борьбу с пьянством, с лодырничеством и вредительством.
А когда прощались, Бася крепко, по-мужски, пожала руку Лельки и властно сказала:
— Лелька! Я на тебя очень рассчитываю, не зря так старалась сманить тебя на наш завод. Работе своей ты теперь уж обучилась. Пора в настоящее дело. Всей головой.
— А я для чего же сюда пошла?
* * *
В субботу под вечер сидели на скамеечке у ворот три рабочих-вальцовщика, покуривали папиросы «Басма» и беседовали.
Старичок с впалою грудью, с рыжевато-седой бородкой говорил:
— Без нее и аппетиту настоящего нету. А как выпьешь перед обедом лафитничек, — и ешь за обе щеки… А теперь, — что такое, скажите, пожалуйста: за поллитровки два рубля отдай, сдачи получишь две копейки. Это что, — рабочее государство, чтоб с рабочего такие деньги драть? А раньше бутылка стоила всего полтинник. Другой, очень большой и плотный, поддержал:
— И выпить-то негде. Только в сортире и можно. На улице станешь пить милиционер тебе один рубль штрафу; спорить начнешь — в отделении три заплотишь. Нужно, чтоб в нарпите и водочку продавали, — вот бы тогда было хорошо. Сиди в свое удовольствие.
— Хо-хо! — третий, с подстриженным треугольником волос под носом, расхохотался. — Еще в нарпите тебе водку продавай!.. Нет, как в четырнадцатом году продажу по случаю войны прекратили, с той поры я не пью. И до чего же хорошо!
Большой возразил неохотно:
— Нужно чем-нибудь развлечься. Скучно. Как не выпить.
— Клуб тебе на то есть.
— Ну, клуб! Всегда молодых битком. Да и что там? Кино, театр. Надоело.
— А тебе чего надобно в клубе, что не надоело? Большой замолчал в затруднении. Рыжебородый же старичок твердо ответил:
— Надобно, чтоб бутылка была пятьдесят копеек, чтобы было где с приятелем выпить и закусить. Дома что? Только во вкус придешь — жена за рукав: «Буде!» Какое удовольствие? Пивных, — и тех поблизости нету, — запрещены в рабочих районах. За Сокольничный круг поезжай, чтоб пивнушку найти. Это называется: диктаторство пролетариата! Буржуям: пожалуйте, вот вам пивная! А рабочему: нет, товарищ, твой нос до этого не дорос!..
— Буде тебе! — третий с опаскою оглянулся.
— Что «буде»? Я правильно говорю, я никого не боюсь, самому Калинину это самое скажу. Или вот такой параграф: в субботу и воскресенье спиртные напитки продавать запрещено. Это в кого они наметились, понял ты? В рабочего же человека! Торговец там или интеллигент, — он и в будни может купить. А мы с тобою в будни на какие капиталы купим? Вот зато нам сейчас с тобою выпить захотелось, иди к Богобоязненному, целкаш лишний на бутылочку накинь.
Большой вздохнул.
— А идти не миновать. Выпить охота. Старичок решительно встал.
— И нече время терять. Идем!
Свернули в переулочек. Серые тесовые ворота, старый, но крепкий четырехоконный домик с палисадником. Недалеко от ворот стояли три парня и безразлично смотрели. Были уже сумерки. На дворе постучались в дверь. Открыл высокий старик, иссохший, с иконописным ликом, похожий на Иисуса Христа, по прозвищу Богобоязненный. Впустил в горенку, зажег свет — и тогда стал похож на Григория Распутина
[22]. Вышел в другую комнату, долго там что-то передвигал, скрипел и вынес бутылку водки.
Довольные, вышли оба из ворот. Вдруг подошли к ним парни.
— Вы что в доме этом делали? Старик грозно крикнул:
— А вам что?
Молодой парень с кепкой на затылке быстро распахнул у старика полы пальто и выхватил из кармана пиджака бутылку.
— Хха-а! Это что у вас, гражданин?
— А тебе что?! Кто ты таков? Сопляк, пошел прочь, пока тебе соплей не утер!
Парень крикнул высокого роста товарищу, неподвижно смотревшему на то, что делалось:
— Юрка! Обыщи другого гражданина! Может, и у него что под одежей!
Юрка продолжал неподвижно стоять, засунув руки в карманы. Подскочил третий парень и ощупал старикова спутника. Тот пожал плечами и покорно поднял руки, как перед грабителями. У него ничего не нашли.
Оська Головастое, наслаждаясь своею ролью и властью, сказал большому:
— Вы, гражданин, можете идти, а вас (к старику) мы попросим в отделение милиции для составления протокола.
— Да кто вы такие? Уголовный розыск, что ли?
— Легкая кавалерия.
— Ка-ва-ле-ри-я… То-то я смотрю, рожи как будто все свои, рабочие… Тьфу! До чего испоганились людишки!
Оська и Ромка повели старика в милицию. Сзади, понурив голову, брел Юрка.
В отделении милиции дежурный стал составлять протокол.
— У кого вы, гражданин, купили вино? Старик сердито кричал:
— Ни у кого я не покупал! Вчера вечером купил в лавке Центро-спирта! А сейчас с приятелем шли в лес выпивать. Оська торжествующе спросил:
— А зачем к Богобоязненному заходил?
— Не обязан я отвечать, к кому зачем заходил! Я свободный гражданин советского государства! Почетный! Рабочий, пролетарий! Имейте в виду! Куда хочу, туда и отправляюсь!
Несмотря на все расспросы, Богобоязненного старик не выдал. И с омерзением глядел на парней. Послали наряд милиционеров сделать обыск у Богобоязненного. Стали подписывать протокол. Оська сказал:
— Юрка, подпишись!
— Ну тебе!
Юрка махнул рукою и вышел из отделения.
* * *
Пропала безутратная веселость Юрки. Ходил он мрачный, рассеянный и, вспоминая, болезненно морщился. На работе не глядел на товарищей. Раз услышал за спиною, когда проходил к своей машине:
— Вон доносчик идет. Иван Иваныча Зяблова арестовывал, в милицию водил.
В курилке, когда он входил, разговоры замолкали.
* * *
В обеденном перерыве, когда Юрка в мрачной задумчивости стоял в очереди за супом в столовой нарпита, к нему взволнованно подошел Спирька. Глаза в пушистых ресницах смотрели из-под низкого лба враждебно. Спросил отрывисто:
— Тебя Лелька Ратникова записала в легкую кавалерию?
— Ну да, записала.
