Они шли по единственной улице Журавин, любопытные лица мелькали за заборами, за оконными занавесками, прятались, когда натыкались на Валин взгляд.
– Ведьма! – донеслись им вслед мальчишеские голоса. – Ведьма идет!
– Вот дураки, – сказала девочка и опасливо глянула на мать – ничего, та ее будто не слышала.
Мария позволила Вале управлять лодкой, а сама села на корме. Когда мать пошла спать, девочка рассказала бабушке о произошедшем.
– Не надо было ей туда ходить, – нахмурилась бабушка. – Мы не ходим в церковь.
– Почему?
– А зачем? Посмотри, какие звезды в небе, почувствуй запах травы и цветов, прислушайся – шумит река, а деревья в лесу ей отвечают. Бог есть везде. Чтобы его почувствовать, не нужна помощь других людей. И прощение других людей твоей матери не нужно. Они не знают причин ее поступков, они не знают ничего о ее жизни. Если кто и может ее судить, так только Бог, который сам взвалил на нее это бремя.
Валя запрокинула голову. Звезды, такие близкие, отражались в ее глазах, шум реки успокаивал, увлекал за собой, и на мгновение девочка почувствовала, о чем говорит бабушка. Душа наполнилась светом, развернулась, как цветок, дотянулась до самого неба.
– Спать пора, – сказала бабушка, и волшебство пропало.
– Но если Бог есть везде, значит, в церкви он тоже есть?
Бабушка замялась, а потом усмехнулась, взъерошила Вале волосы.
– Выходит, что так. Кому–то легче найти его там.
***
Валя поднялась по лестнице, открыла обшарпанную офисную дверь, мимоходом подумав, что даже серые давно не беленые стены коридора вопят о провале мыльного бизнеса Льва Семеновича, и уткнулась в Зинаиду, загораживающую монументальной фигурой весь дверной проем. Она неодобрительно покачала головой и посторонилась, пропуская Валю, а та в который раз подумала, что уж больно уверенно чувствует себя уборщица. Будто и не Лев Семенович здесь главный. Может, это достаточный повод для разговора с директором?
Валя сняла пальто, повесила его на вешалку и, повернувшись, снова уперлась в Зинаиду. Та смотрела на нее с подозрением.
– Да что случилось? – не выдержала девушка.
– А это ты мне скажи, – процедила тетка.
– Вы про опоздание мое? – Валя отчего–то смутилась. Вот так, устроилась на первую в жизни работу, и ее отчитывает уборщица. – Надо было зайти кое–куда.
– Про опоздание это Лев пусть тебя отчитывает. Как по мне, так все равно толку с тебя как с козла молока. Что ты сидишь тут за столом, что нет тебя – все едино. Ты вот что мне лучше скажи, – недобро прищурилась тетка, – Ты мои мочалки взяла?
– Да что вы такое говорите, Зинаида Петровна! – возмутилась Валя. – Какие–такие мочалки?!
– А вот такие, красненькие, с одной стороны мягкие, а с другой жесткие. Я так и знала – не к добру все эти расширения! Сначала работнички новые появляются, невесть откуда, прут, як лосось на нерест, а потом мочалки пропадают!
Зинаида скорбно покачала головой и посмотрела на Валю так, будто та на ее глазах забрала конфетку у сиротки. Павел вышел из кабинета, услышав раскатистые вопли уборщицы.
– Не обращай внимания, Валя, на меня она точно так же наорала.
– А что мне еще прикажешь делать?! Чай, не задаром я мочалки покупаю! Да еще целую упаковку!
– Они на верхней полке в кладовке, – выпалила вдруг Валя. – За пачкой с хлоркой.
Зинаида замолчала, а потом ринулась в кладовку. Она вышла оттуда, прижимая к груди упаковку мочалок как ребенка.
– Нашлись, родненькие, а ты откуда знала, что они там? – тетка с подозрением прищурила глаза. – Сама небось засунула, а?
– Ну что вы, Зинаида Петровна, выдумываете, – возмутился Павел. – Нечего ей больше делать.
– А что я еще подумать должна? Что ты вообще в кладовке делала, ты ж секретарь, твое рабочее место вон тут – под пальмой!
Валя села за стол, включила компьютер. Как глупо вышло! Она должна была держать язык за зубами, но не сдержалась. Она так ясно увидела красные мочалки, упакованные в длинную целлофановую обертку. Они заворачивались на полке пухлой змейкой, пряча красный бок за картонной коробкой. Сверху целлофан уже запылился и покрылся мелкими кусочками побелки. Наверное, от сырости потолок сыпется… Да будь что будет!
– Я умею находить пропавшие вещи, – сказала Валя.
Зинаида замолчала, а потом придвинулась ближе. Из кабинета выглянули Алла, Игорек и Эля, словно трехголовый змей высунулся из–за угла.
– Да ну? – не поверил Игорек.
– Не веришь – проверь, – предложила Валя. – Только мне надо за руку подержать человека.
– Меня ведь не держала, – нахмурилась Зинаида Петровна.
– Бывают случайные озарения, – пожала плечами девушка. – Может, потому что близко мочалки лежали, и вы так точно их описали. И я не волшебник, могу ошибаться.
Первой не выдержала Алла. Она подошла к Валиному столу, протягивая узкую ладонь.
– Бабушкин крестик. Серебряный, ажурный, на синей веревочке.
Девушка сжала протянутую руку и закрыла глаза, пытаясь представить образ. Сначала перед глазами была темнота, а потом она вдруг ясно увидела крестик, потемневший от времени, обмотанный синим шнурком.
– Он лежит в крупе, в перловке. Трехлитровая банка, закрытая пластиковой крышкой. Белый кухонный шкафчик. С ним еще какое–то золотое украшение, кажется сережки.
Алла выдернула руку и ошарашено посмотрела на Валю.
– Вот и как мне теперь досидеть до конца рабочего дня? – спросила она. – У меня же ноги горят побежать домой и проверить.
Дверь директорского кабинета скрипнула, и появилась оранжевая лысина Льва Семеновича.
– Я все слышу, – уведомил он сотрудников. – И все вижу. Рабочий день до восемнадцати ноль–ноль.
– Я следующая, – к Вале пододвинулась Эля. Сегодня она не накрасила глаза, но обвела губы темно–коричневым карандашом, отчего рот на ее широком лице выглядел крошечным, как у куклы. Она наклонилась к девушке и прошептала на ухо, – доллары, небольшая пачка, номиналом по сто. Я не знаю, сколько точно осталось, может, всего пару купюр.
Она сама схватила Валю за руку, и девушке вдруг захотелось отдернуть руку. Было что-то неприятное, жесткое в ее напоре. Тем не менее, Валя закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Ничего.
– Я не вижу, – смутилась девушка.
– Враки это все, – выдернула руку Эля.
– А вот и нет, – горячо заступился за Валю Павел. – Валя нашла одну вещь, которая мне очень дорога.
– И что же это? – полюбопытствовала Алла.
– Это личное.
Уязвленная сухим ответом Павла, Алла хмыкнула.
