Аделаида мрачно потупилась и продолжила:
— Но вернемся к делам давно минувших дней. К этой проклятущей пьесе! В некоем абстрактном салуне встретились покидать в цель дротики (в оригинале метали ножи, но освоить дротики для моих актеров было проще) несколько человек. А хозяйка заведения — ее играла я, собственной персоной, — недавно чудом спаслась от смерти и в честь такого события поставила в своем салуне скелет, на груди которого укрепила метательный круг. И тут выясняется, что всем собравшимся тоже удавалось обмануть смерть. Каждый рассказывал свою историю, потом вставал, брал одну стрелочку и, восклицая: «Ты проиграла, Смерть!», — бросал ее в грудь скелета. Все попадали в десятку — натренировались! Строго говоря, самыми выигрышными моментами спектакля были истошные вопли, которые при этом раздавались, и молнии, которые периодически сверкали. Скелет дергался, шевелил руками и ногами, тряс головой — и жутко выл. Трепетала, словом, Смерть от человеческой смелости и лихости. А когда Кирилл Корнюшин бросал последний дротик, слышался совсем уж жалобный вой, и смертушка-скелетушка рассыпалась на составные части. В этом и состоял жизнеутверждающий пафос этой белиберды.
А теперь немножко про ребят, про моих героев и героинь.
С Серегой Климовым вы уже знакомы. Его персонаж — жокей — падает в разгар скачек, кони бьют его копытами, но он чудом остается жив, потому что готов лучше умереть, если не сможет продолжать скакать. В этом был особый смысл каждой роли: если человек не дорожит жизнью, он становится неинтересен Смерти, и та отступается от него.
Саша Неборсин… — Аделаида со вздохом погладила мизинцем лицо наглого ковбоя на фотографии. — Наш Казанова! Парень был совершенно неотразим, даже я видела его в грешных снах. Потом сны стали явью, но почему-то большой радости это не принесло. Но я Сашу не забывала, и когда узнала, что он тоже переселился в Нижний, втихомолку следила за его судьбой. Да вот не уследила!
Итак, Сашка Неборсин играл ковбоя, у которого хобби — русская рулетка. Знаете, что это такое? Пистолет заряжается одной пулей, человек крутит барабан, а потом нажимает на курок. Нет выстрела — выиграл. Есть — проиграл. По роли наш ковбой не проигрывал ни разу, а когда все-таки единственный раз наткнулся на пулю, вышла осечка. То есть он тоже обманул Смерть, а потому имел полное право в моем салуне кинуть дротик в грудь многострадального скелета.
А это — Алина Чегодаева. Девочка была — оторви да выбрось. Но очень хорошенькая, как видите. И единственная из всех нас — по-настоящему талантливая. Ей была бы прямая дорога на сцену, но та история ее всю перевернула. Впрочем, это естественно, ведь трагедия произошла из-за нее… Она даже факультет бросила. Перешла в журналистику, живет теперь в Хабаровске… насколько мне известно, еще живет. Алина играла девицу легкого поведения, на которую призывали все кары Господни за ее грехи. Однажды ее ударило молнией, ну насквозь прошило, до того, что туфли сгорели, — а она, поди ж ты, осталась цела и невредима.
Кирилл Корнюшин — вон, с Алиной обнимается, — тоже пока жив, тоже остался в Хабаровске. Кирилл единственный, по-моему, оказался способен понять, что происходит. Во всяком случае, я ничуть не удивилась, когда узнала, что он бросил преподавание в школе и перешел работать в бюро ритуальных услуг. Ведь в нашей пьесе он играл человека, который уснул летаргическим сном и был заживо похоронен. Проснулся в гробу… жуть, правда? Однако его не успели зарыть окончательно и вовремя спасли.
Теперь о них, — Аделаида показала на парня с увесистыми кулаками и автогонщика. — Игорь Стоумов изображал профессионального драчуна, который обожал демонстрировать свою силушку и знай только улыбался после каждого удара. Дурацкая роль, однако внешне очень эффектная, потому что Игорь по ходу действия демонстрировал разные забойные приемчики рукопашного боя. Коля Полежаев играл гонщика, разбивавшего свои машины, горевшего, переломанного, — жившего, словом, на лезвии бритвы!
— А вы? — не выдержала Женя.
— А я, — Аделаида слабо усмехнулась, глядя в свое молодое, дерзкое лицо, — а я как бы только что выбралась из страшного водоворота, не умея плавать. Просочилась у Смерти меж пальцев! Видите, какая мокрая? На самом деле, конечно, меня не поливали водой перед каждым выходом на сцену, платье и парик были пропитаны жидким клеем. Ну вот, теперь вы все про всех знаете…
Аделаида еще раз погладила фотографию и со вздохом опустилась в кресло — на сей раз не инвалидное, а самое обыкновенное, обитое золотистым шелком, — и сделала Жене приглашающий жест занять второе такое же кресло.
— И тем не менее вы еще ничего не знаете. Потому что судьба каждого из нас могла бы сложиться совсем иначе, если бы… если бы однажды мы не поехали с гастролями на север, где прокладывали железнодорожные пути. Институт шефствовал над строителями, ну и нас отправили это самое шефство подкреплять. Мы обрадовались — нас ждала экзотика!
О да… ее мы нахлебались досыта!
Мы путешествовали со спектаклем по Амурской области и Забайкалью, от Тынды до Чары и Леприндо. Стоял месяц май, лиственницы нежно зеленели, розово-лиловые облака багульника реяли по склонам сопок… Но это на юге, в Тынде, а в Чаре и Хани вовсю еще лежали сырые сугробы, лишь кое-где на прогалинах синие мохнатые подснежники-прострелы, или сон-трава, мелькали под соснами среди желтых прошлогодних игл. Там, знаете ли, вечная мерзлота…
Нас принимали неплохо, с дружелюбной снисходительностью, и это обижало ребят. Мы-то считали себя элитой, а оказались просто даровыми клоунами. Нет, ну правда, какое строителям было дело до ковбоя, драчуна, гонщика, прочих идиотов, бессмысленно, бездарно растрачивающих жизнь? Тут рельсы надо по вечной мерзлоте прокладывать, а они про какую-то Смерть чирикают, тунеядцы!
И вот мы оказались в Леприндо и познакомились с Иваном.
Он был ровесник моим ребятам, может быть, чуть младше. Но в сравнении с ним все они казались пережившими себя, брюзгливыми старикашками. У них уже давно был убит юношеский восторг перед жизнью — странно, почему именно факультеты иностранных языков формируют племя циников и злобных скептиков?! А Иван был переполнен этим восторгом. Чистая, нетронутая душа! «Иванушка-дурачок» — так сразу стали звать его мои ковбои и жокеи. А он был скорее Иван-царевич. Очень красивый: скульптурные черты, ясные глаза, великолепные губы. А рост, а плечи, а вся стать юного Геракла…
Он не пропустил ни одного из шести спектаклей, данных нами в Чаре, Хани и Леприндо, и каждый вечер мы видели в толпе зрителей эти сверкающие голубые глаза, хотя от усталости у него отказывали руки и ноги, да и концы там не близкие, мотаться за нами… Но он был молод, силен, да и влюблен к тому же по уши. Конечно, его очаровала прежде всего Алина, но и все остальные — тоже. Все мы. Спектакль, костюмы, манеры, речь… Все оптом и в розницу! Он был слишком юн, неискушен, чтобы понять: вместо бриллиантов ему продают мутное стекло. Ивана мы покорили с первого взгляда, он знал нашу дурацкую пьесу наизусть, уже на другой день с упоением цитировал ее, примерял Сашкину шляпу и очки гонщика Кирилла…
