Мне показалось, Смерть ласково держит меня за руку и тянет к себе, бормоча: «Ты обещала, ты обещала…»
Я рванулась изо всех сил! Мне хотелось показать ей, что я передумала, что я отрекаюсь от нее, что я больше не ее добыча. Ты не представляешь, какого труда стоило мне внушить себе мысль, что я хочу жить, а не умереть! Я чувствовала себя так, словно одержала великую победу, словно выиграла бой! Мне захотелось закрепить эту победу, воплотить ее в реальность. И я написала эту пьесу, эту безделку. В том состоянии, в котором я находилась, я не была способна ни на что, кроме как заняться делом, которое я люблю больше всего на свете: писать, ни о чем не думая! Мне казалось, руки моих бесшабашных персонажей тянут меня к жизни, когда они дерзко кричат: «Ты проиграла, Смерть!» И они меня вытянули, они меня спасли! И я благодарна им!
Понимаю, о чем ты спросишь меня, Эдмунд. Если я так благодарна им, почему я не хочу выпустить их на волю, как выпускаю других своих героев?
Потому что я боюсь за них. Я боюсь, что, спасая меня, они заключили некий договор с моей смертью. Они как бы отдали ей свои души, которые она в любой момент может потребовать обратно. Пока они остаются только на бумаге, это ничего, но если эти слова произнесут люди, актеры… Что, если они должны будут расплатиться за это, за мои сомнения и за мою глупую браваду?
И честно говоря, Эдмунд, я даже рада, что эта пьеса настолько беспомощна (как бы ты ни уверял меня в обратном!), что ни один здравомыслящий театр не взялся бы ее ставить, даже если она была бы опубликована. Надеюсь, мои доводы тебя убедили, и эта безделка останется похоронена в моем архиве.
Давай больше не вспоминать о ней, хорошо?
Твой верный друг Агата Кристи
Женя услышала междугородный звонок еще на лестнице, и ноги сами понеслись бегом. Рванула дверь в приемную:
— Это мне? Это меня?! — но Эмма уже положила трубку.
— Кто звонил? — тяжело выдохнула Женя.
Предположим, Лев не дозвонился ей на забытый дома мобильный и набрал номер приемной…
— Угомонись, — ласково сказала Эмма. — Звонили Грушину. Из Хабаровска.
— Из Хабаровска?! — с фальшивым оживлением воскликнула Женя. — Как интересно!
Интереснее другое. Ее мобильный и ее домашний телефон молчат мертво. Можно, конечно, для приличия забеспокоиться: вдруг со Львом что-то случилось, все-таки на воздушном шаре летать — это не грибы собирать! Однако именно вчера Женя имела удовольствие увидеть в телевизионных новостях сюжет об успехах наших воздухоплавателей, впервые выступивших с показательными выступлениями на каком-то французском авиасалоне. И плыл во французских небесах до слез знакомый белый шарик, расписанный силуэтами восточного города…
Франция — это ведь совсем близко. Это не тропики Аргентины, не Иордания. Но Лев не звонит. Уплыл, опять уплыл нарядный радужный шар… а может быть, уже и лопнул мыльный пузырик Жениного счастья?
— Кстати, — сказала вдруг Эмма. — Видела афиши? Недели через две, что ли, фиеста воздушных шаров начинается. Как думаешь, не нагрянет к тебе гость дорогой, который лучше татарина?
— Христос с тобой, — сказала Женя. — Уж сколько этих фиест перебывало — ты хоть раз тут видела нашего общего знакомого? Вот и нет!
— А вдруг на этот раз…
— Кручинина не пришла еще? — прервал раздавшийся из интеркома голос Грушина.
Эмма вскинула брови: мол, ты уже пришла, подруга? Господи, похоже, это единственный человек, которого всерьез волнует жизнь некой Жени Кручининой. Право, из-за той «подвальной» истории сама Женя и то меньше тряслась. И сейчас Эмма заботится: готова ли она к очередной начальственной выволочке?
Женя медленно кивнула: готова. Может быть, если Грушин сейчас заорет на нее, от сердца отляжет? И даже если прорвутся слезы, можно будет сделать вид, что это — от обиды на начальство. И спасет она остатки гордости.
— Пришла. Здесь, у меня, — доложила Эмма.
— Давай ее сюда.
— Даю!
— Я все проверил. — Грушин, не здороваясь, резко кивнул: садись, мол. — Она была права, ты знаешь?
— Грушин… ты не рехнулся? — беспомощно пробормотала Женя. — То, что все это Аделаидин пунктик, совершенно ясно, но если еще и ты начнешь в мистику впадать…
— Нет, ты не так поняла, — отмахнулся он. — Или я не так выразился. Аделаида в том права, что убийства Стоумова и Полежаева до сих пор не раскрыты, хотя после первого прошло четырнадцать лет, а после второго — пять.
— Значит, все-таки убийства?…
— Их квалифицируют как, возможно, непредумышленные. Я еще вчера зарядил на дознание одного своего хабаровского знакомца: он тоже частник, как мы, но ближе контактирует с органами. Его допустили до архивов. Вот только что в очередной раз переговаривались, — кивнул Грушин на телефон. — Игорь Стоумов погиб в пьяной драке почти сразу после окончания института. Было ему всего-то двадцать два годочка… Дело простое: пили, потом били. Теперь о Полежаеве. Шел с компанией друзей, вдруг откуда-то налетел автомобиль. Все разбежались, а Полежаев оказался сбит. Пока туда-сюда кидались, водитель выскочил из машины и исчез. Его даже и не разглядел никто.
— Да брось! — недоверчиво усмехнулась Женя. — Как это — исчез? С автомобилем под мышкой, что ли?
— Почему? Машина осталась. И хозяина в два счета нашли.
— Все ясно, дальше можешь не рассказывать, — безнадежно отмахнулась Женя. — «Воровка», да?
— Чистой воды. Угон, а кто угонял — неведомо. По пальцам его ни в одной картотеке не нашли. Очевидно, несчастный случай.
— Или рок… — пробормотала Женя.
— Ты чего там бурчишь? — рассердился Грушин. — Кто, интересно знать, из нас больший мистик?
— Да я никак не могу забыть доводы Аделаиды, — призналась Женя. — Стоумов изображает в спектакле драчуна — и погибает в пьяной драке. «Автогонщик» Полежаев нашел смерть под колесами автомобиля. По роли Неборсин был любителем «русской рулетки» — и получил пулю в висок. «Жокея» Климова едва не забил копытом беспричинно взбесившийся конь. Кто следующий?
— В каком смысле? — настороженно поднял голову Грушин.
— Аделаида вопрошала: «Кто следующий?» И сама себе отвечала: «Я».
— Это почему?!
— А по сюжету пьесы. Первым рассказывал в спектакле свою историю Драчун, потом Гонщик, потом Ковбой, потом Жокей — и, наконец, Хозяйка. Аделаида не сомневается, что следующая очередь — ее. Говорит: «Мне суждена смерть от воды, как Бастинде».
— Это еще кто? — озадачился Грушин. — Тоже из спектакля?
— О господи, голубчик, ты где рос, какие книжки читал? — изумилась Женя. — Бастинда — это злая колдунья, владычица Фиолетовой страны из «Волшебника Изумрудного города». — И заломила руки: — Триста лет я не умывалась, не чистила зубов, пальцем не прикасалась к воде, потому что мне была предсказана смерть от воды. И вот пришел мой конец! Пф-ф-ф!
