— Лёнечка, имя римского двуликого бога, сначала олицетворяющего вход и выход, а затем лицемерие, из четырех букв, — спросила они с надеждой, однако гений кисти передернул тощими плечами:
— Девочки, вы что, я ведь читать не умею, это всем известно. Чукча не читатель, чукча художник!
— Янус, — не удержалась и шепнула Женя, проходя мимо, за что и удостоилась одобрительного взгляда Лёнечки.
— Двуликий Янус… — пробормотал он. — Вот именно!
«Может быть, я подсказала ему тему нового полотна?» — оживилась Женя, увидев, что великий человек воздел очи горе… Впрочем, тут же выяснилось, что он внимательно изучает ножки дам, идущих по лестнице. Женя удостоилась своей порции внимания и, невольно улыбаясь, пошла себе на шестой этаж.
Здесь тоже курили какие-то девицы, а на площадке у окна сутулилась фигура, показавшаяся Жене знакомой. Да ведь это угрюмый попутчик! Может быть, он пришел в «Агату Кристи»? Трудно, правда, представить себе, что мужчину с такой внешностью может обмануть жена. Несмотря на густую седину, он еще довольно молод, никак не старше тридцати пяти. Не спросить ли, кого он ищет? Нет, как-то неловко. Но вот если Эмма уже на работе, надо выслать ее в коридор, она потенциальных клиентов за версту чует!
Эмма оказалась на работе, однако при взгляде на нее Женя забыла про всех потенциальных клиентов, вместе взятых. За каких-то несколько дней ее подруга изменилась разительно! Роскошная фигура резко похудела, лицо осунулось, сделалось землистым, глаза запали. Вид у нее был мало что больной — какой-то потерянный, и Женя не сдержала изумленно-сочувственного возгласа.
— Эммочка, ты что? — спросила шепотом, даже забыв поздороваться. — Ты не заболела? Или что-то случилось?
Та взглянула тоскливо, глаза заплыли слезами, но тут же пухлые губы сложились в привычную усмешку, символ пофигизма:
— Села на диету, а поскольку три бутербродика с маслом и сыром теперь с утра категорически нельзя, то тонус упал, и иногда просто-напросто хочется повеситься. Но как подумаю, что веревка может не выдержать моих шести пудов…
Какие там шесть пудов! Чуть не вполовину меньше! Но если Эмма не хочет говорить о своих проблемах, это ее дело, Женя не будет настаивать, да и недосуг. Скорее всего, Грушин был прав: имел место быть откровенный шпионаж, а теперь дело выходит наружу или даже вышло, вот Эмма и приуныла.
— Да все в порядке, уверяю тебя! — еще шире усмехнулась Эмма. — Слушай, там Грушин привел совершенно потрясающего мужика, этого своего хабаровского приятеля. Не знаешь, его колени в данное время как — свободны? Нельзя ли на них пристроиться хорошенькой похудевшей девушке без комплексов?
Женя вспыхнула, и от сочувствия к Эмме остался только легкий пепел, который тотчас развеялся по ветру ледяной неприязни.
— Заняты! — бросила она. — Заняты, понятно?
И влетела в дверь грушинского кабинета как могла стремительно, чтобы не успеть выговорить какой-нибудь совсем уж откровенной гадости, вроде: «Пудов в тебе еще многовато для его колен!»
Но стоило ей увидеть Олега, как всякая ерунда вроде Эммы и ее настроений вылетела из головы.
Нет, ничего, никаких пакостей не наговорил ему Грушин! Вон как засветились его глаза, какой радостью озарилось лицо при виде Жени! Да и почему Грушин должен был трепать языком? Он ведь тоже чудесный человек и смотрит без всякой ревности или зависти, как добрый дядюшка (отец родной, брат, сват — нужное подчеркнуть)…
— Грушин, что ты сделал с Эммой? — спросила Женя из чистого приличия, чтобы хоть как-нибудь занять губы и не дать им сказать Олегу о том, как несусветно она соскучилась. Из тех же соображений, чтобы занять руки и не вцепиться в него, долго снимала плащ, перекидывала его через спинку то одного стула, то другого…
— Об Эмме разговор особый, — сухо ответил Грушин. — Там есть о чем поговорить! Но сначала о деле. Тебя вообще интересует Глюкиада или нет? — спросил, обиженно набычась, и Женя поняла, что настал миг, когда личное должно склониться перед общественным.
— Знаю, ты считаешь меня сухарем и сапогом, — скромно начал Грушин и выставил ладонь, пресекая возможные возражения. — И по большому счету ты права. Однако именно эти свойства моей натуры помешали мне зарыдать над участью злополучного Артура Алфеева и заставили не поверить ни единому его слову — или почти не единому.
Понимаешь, я ведь уже видел его раньше: в образе якобы шофера якобы Валерии Климовой. Приходил смирный, затюканный, знающий свое место мальчик. Шаркал ножкой, хлопал глазками — тише воды, ниже травы… А тут вдруг ворвался этакий Родион Раскольников, мучимый раскаянием относительно убиенной старушки-процентщицы и сестры ея Лизаветы. Волосики дыбом, губоньки скачут, рученьки трясутся… Ну сильно, очень сильно переживал! Однако исповедь была построена безупречно, разве что немножко педалировал «слоника» и прочие страсти-мордасти. Ну ладно, слаб человек. Я даже несколько засомневался в собственном сомнении. И «жучка» ему в авто пристроил не столько из врожденной подозрительности, сколько из чистой вредности… можете также назвать ее профессионализмом.
— Как это — пристроил «жучка»? — всплеснула руками Женя. — У тебя что, карманы ими набиты? А почему я ничего не заметила?
— Не знаю! — искренно удивился Грушин. — Вот уж не знаю! Впрочем, ты с головой погрузилась в этот мистический триллер, который выдавал Артур, где тебе было обращать внимание на прозу жизни! Кстати, ты проморгала и второго «жучка», которого я подселил в квартиру Аделаиды… а вот Артур, похоже, что-то заподозрил, потому что все эти четверо суток (а он в своей холостяцкой квартире больше не появлялся, дневал и ночевал в «Орхидее») мы с Мишей Сталлоне слушали его совершенно напрасно. А вот «жучок» в «Мазде» однажды поймал-таки муху… По сотовому.
До этого у Артура шли сплошь деловые беседы, и единственное, что меня держало настороже, это что наш красавчик так и не пошел в полицию. Дурень не сообразил: или я ему поверил и тогда обязательно уточню, подал ли он заявление об исчезновении Аделаиды, или не поверил, а значит, буду удивляться — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Получается, не настолько уж она боялась за собственную жизнь, наша Глюкиада, — не без некоторой обиды сказала Женя. — Получается, она просто использовала нас?
— Или побуждала к действию, — отозвался Олег. — Тут такой вопрос: почему она выбрала именно вас? Ведь ничуть не сомневалась, что завязывается смертельная игра, однако не пошла в настоящее, крутое, агентство, где ей дали бы такую охрану, что бояться практически нечего, а к вам! Я ничего не хочу сказать, но ведь у тебя нет отряда боевиков, да, Грушин?
— У меня даже одного боевика нет, — сообщил Грушин. — Разве что Миша Сталлоне, который у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец. Что поделаешь, цели и задачи у нас изначально не боевые — вернее, не были таковыми до последнего времени. А окружность, в которую вписываются все побудительные причины действий Аделаиды, очень, скажу я тебе, широка — настолько, что я предлагаю о единственной причине у нее прямо спросить, а пока…
