«Господи, неужели я утром так спешила, что только захлопнула дверь?» — подумала обескураженно, и в воображении немедленно возник наставительно воздетый мамин указательный палец: «Умоляю: не забывай про оба замка, про оба!»
Раздраженно ткнула в скважину второй ключ — и почувствовала, будто ей кипятком в лицо плеснули: этот замок тоже был открыт!
Отпрянула от глазка, обеими руками тесня мужчин на ступеньку ниже:
— Ребята, дверь не заперта! В квартире кто-то есть!
— Может, утром, в спешке… — начал было Грушин, но вдруг побледнел: — Ёлы-палы, ведь мы тебя утром даже до квартиры не проводили, а вдруг бы он…
— Тихо, — сказал Олег, прижимаясь к стене. — Женя, спустись на площадку. Димыч, пробеги под глазком и дергай что есть сил.
Он выдернул из-под свитера пистолет. У Грушина в руках тоже что-то тускло блеснуло. Пригнувшись, он проскользнул мимо двери.
— На счет «три», — выдохнул Олег и махнул рукой. — Раз, два… три!
Грушин рванул дверь на себя.
Олег вскочил в полутемную прихожую, споткнулся обо что-то громоздкое, перепрыгнул, ринулся на кухню. Потом в комнаты.
Через мгновение появился, сделал знак.
Грушин и Женя осторожно вошли.
— Никого, что ли? — спросила она.
— По-моему, кто-то есть в ванной, — шепнул Олег.
Женя включила свет, и взгляд ее упал на две сумки, брошенные чуть ли не посреди прихожей.
— О нет, — сказала она тихо, — нет, пожалуйста…
Синяя сумка с колесиками была ее, с ней Женя летала в Хабаровск. А вторая — красная, блестящая, сшитая из парашютного шелка, знакомая до тошноты, ненавистная…
Женю качнуло. Она схватилась за что-то, боясь упасть. Это оказалось плечо Грушина.
— Твоя матушка вернулась, что ли? — спросил он, и в это самое мгновение щелкнула задвижка ванной и в коридоре возникла высокая широкоплечая фигура с мокрой, взлохмаченной головой.
Бедра были обернуты полотенцем.
Окинув мужчин темными, люто блеснувшими глазами, человек хмыкнул:
— Ребята, вы адресом не ошиблись? — Но тотчас просиял и закричал: — Женька! Солнце красное!
Она еще крепче вцепилась в Грушина.
— Лев Иваныч, приветствую, — проговорил тот как ни в чем не бывало, делая шаг вперед. — Сколько световых лет, сколько антарктических зим… Каким ветром в наши края?
Женя не дыша взглянула на Олега. Лицо неподвижное, только брови чуть дрогнули.
Лев успел подхватить съезжавшее с бедер полотенце.
— Дмитрий Михалыч! Эркюль ты наш ненаглядный! — протянул руку, но глядел при этом не на Грушина — глаза так и ощупывали Женю. — Простите, ради бога, за неглиже, я только что с борта. Фиеста у нас тут, слыхали, конечно? Команда с грузом завтра приезжает, а я решил своей ненаглядной сюрпризец устроить.
— По-нят-но, — покивал Грушин. — Ну что ж, мы тогда поехали. Обойдемся без тебя, Женя. Встретимся завтра…
— Да уж обойдитесь, сделайте милость! — насмешливо сказал Лев. — И лучше бы не завтра вам с ней встретиться, а послезавтра.
— Ну, я пойду, пожалуй, — спокойно сказал Олег и, обойдя Женю, словно она была некой принадлежностью меблировки или вовсе третьей сумкой, вышел за дверь.
— Всего доброго, — кивнул и Грушин, поворачивая вслед.
— Дима, подожди внизу, — быстро, сквозь зубы выговорила Женя. — Не уезжай без меня, слышишь?
Грушин споткнулся. Димой она его в жизни не называла, ни разу.
— Десять минут, — буркнул, не оборачиваясь, и шарахнул дверью о косяк.
В то же мгновение Лев ударил по выключателю и в темноте набросился на Женю. Впился в рот, шарил по груди, по бедрам, задирал юбку, валил на сумки прямо в прихожей…
Она вывернулась каким-то чудом, с неожиданной для самой себя брезгливостью задев ладонью его густо поросшую рыжим курчавым волосом грудь, вскочила.
— Не понял, — сказал Лев, опять обматываясь полотенцем. — Тебе же раньше нравилось вот так, спонтанно…
— Да, — выдохнула она, не соображая, что говорит, стоя перед ним, тиская трясущиеся ладони, забыв даже поправить одежду.
— Ну ладно, пошли в кровать, — небрежно повел он крутыми плечами. — Я белье сменил на всякий случай.
— Что?… — У Жени вдруг пересохло в горле.
— Ну мало ли, — опять повел плечами Лев. — Я же не знаю…
Она пролетела мимо в комнату. Ничего не видя, сгребла с постели простыни, сдернула, обрывая пуговицы, наволочки, скомкала, швырнула в коридор. Лев переступил через свалку.
Женя бросила в кресло плащ, скинула туфли, потащила вниз колготки. Она раздевалась перед ним, бросая как попало вещи, но что-то такое было в этих беспорядочных движениях, что Лев отнюдь не набросился на нее снова — отступил к стене и даже привалился к косяку.
Женя выдернула из шкафа футболку, джинсы, свитер, кое-как напялила. Вихрем пронеслась в прихожую, мимо посторонившегося Льва. Сунула ноги в кроссовки, схватила под мышку куртку, рванула дверь…
— Ах да! — Обернулась: — Ты как в квартиру попал?
— У меня ключ был, ты что, забыла? — пробормотал он, не отклеиваясь от косяка, только чуть повернув голову. — Ты же сама оставила: мол, как только захочешь приехать, в любое время… — Хмыкнул и вдруг пошел к ней, недоверчиво, нерешительно бормоча: — Жень, да ты что? Женька, что… время вышло?
— Когда будешь уходить, ключ оставь в тридцатой квартире, — выдавила она. — Только ничего своего здесь не забудь, пожалуйста. Счастливой фиесты!
И хлопнув дверью, ринулась вниз через две ступеньки. С кем-то столкнулась, с кем-то не поздоровалась, выскочила на крыльцо…
Грушин угрюмо курил, привалившись к дверце «Фольксвагена», подняв воротник.
Один.
Олега не было.
Женя открыла глаза и долго, тупо смотрела вперед, где блестел в свете фар мокрый асфальт. До темноты было еще далеко, но все машины шли с включенными огнями: моросило и хмарило. Смутно виднелись очертания фигуры Грушина: сутулые плечи, понурая голова. Казалось, он задремал за рулем, и сейчас потерявший управление «Фольксваген»…
Женя вдруг пожелала этого — настолько сильно, что даже ощутила нечто вроде удивления. «Ну вот, а еще говорят, будто слезы приносят облегчение…»
Глупости. Ей ли не знать, что ничего не приносят слезы, а только уносят последние силы, оставляя пустоту и усталость. Она села, пытаясь распрямить замлевшее тело и затекшие мысли. Поймала в зеркальце взгляд Грушина:
— Проснулась?
— Да. Долго еще?
— Полчасика, а может, и меньше. Сигарету дать?
— Ты что, я же не курю.
