Женя кивнула.
— Только не говорите мне про какую-нибудь любовь с первого взгляда! — с неожиданной злостью буркнул он.
Женя опять кивнула.
— Жаль, — после паузы сказал Грушин. — Мне правда жаль, что все так получилось. Черт же принес этого летающего Льва! Хорошо хоть, у вас с Олегом это не очень далеко зашло, вы мало знаете друг друга. Ничего, как-нибудь переживете все это.
Женя промолчала, только откинулась на спинку кресла. Показалось, в грудь ударили чем-то острым.
— Но ведь мы должны были… — хрипло пробормотала через некоторое время. — К Аделаиде…
— Ты про засаду, что ли? — уныло вздохнул Грушин. — Какая, к черту, теперь засада? Один в поле не воин. Я и стреляю-то… У меня основная надежда была на Олега. Ну что же, я понимаю, бывают в жизни минуты, когда кажется, будто все рухнуло! Я пытался его остановить, хотя бы сказать, мол, ты представления не имела, что Лев нагрянет. Да где там… Он и не слышал ничего. Прошел сквозь меня, как сквозь стену.
— Но его вещи у тебя! — в последнем проблеске надежды воскликнула Женя. — Он должен заехать за ними, ты ему скажешь…
— Жень, ты его пять дней знаешь, а я — больше десяти лет. Вещи! Какие вещи? Да брось ты! Олег такой человек… Он не оглядывается, когда уходит. Он с Галиной прожил больше пяти лет и то не оглянулся, а тут… и еще, главное, какая ситуация пошлая! Муж из командировки вернулся — в смысле, любовник. Как в анекдоте. Хоть в окошко прыгай!
Она ничего не сказала — сил больше не было.
Пошел дождь, по стеклу зазмеились капли. Грушин включил «дворники» и нагрев, потому что стекла начали запотевать.
— Ну ладно, — сказал наконец, оборачиваясь к Жене и глядя на нее с откровенной жалостью. — Мне надо ехать. Аделаиду мы сами подставили — сами и должны ее выручать. Полчаса, правда, потеряли, но я наверстаю в пути. Этот тип туда до ночи не сунется, я уверен. Приеду, объясню ситуацию, заберу ее оттуда. Поживет пока хоть у меня.
— Лучше у меня, — разомкнула губы Женя. — У тебя тесно.
— Но там же… — начал было Грушин, но тотчас кивнул: — Ясно. Ох, Женька, подумай! Что же всех-то терять? Ну ладно, молчу. Тогда поехали, раз ты так решила!
«Фольксваген» вывернул на шоссе.
Женя закрыла глаза. Ей никуда не хотелось ехать, но возвращаться было еще хуже. Кругом одни трещины, провалы, темные ямы… «линзы», вроде той, куда провалился несчастный Иван — чтобы вернуться на белый свет другим человеком, убийцей. Та старая история задела всех, кто к ней прикоснулся, и продолжала бить без промаха через много лет. Что-то вроде усыпальницы Тутанхамона. «Смерть быстрыми шагами настигнет того, кто нарушит покой фараона» — медная табличка с этими словами была якобы найдена археологами при входе в усыпальницу. Вскоре лорд Карнарвон, который удостоился чести первым войти в гробницу и узреть сокровища фараона, скончался от воспаления легких. И началось… Каждый, имевший хотя бы самое отдаленное отношение к легендарным раскопкам, умирал. Кто-то скончался от кровоизлияния в мозг, кто-то выбросился из окна, повредился в рассудке, погиб в автокатастрофе, умер от сердечного приступа или от неизвестных причин, стал жертвой паралича, в лучшем случае — сломал ногу… Так и здесь. Не только прямые участники спектакля убиты или пострадали — даже отдаленные! Эмма, например. О ней самой и говорить нечего. Даже Лев! Ну, он-то не пропадет. А Олег?…
— Спишь? — спросил Грушин. — А правда, поспи, успокоишься немного.
Женя взглянула в окно.
Дождь шел и шел, за стеклами все расплывалось, мелькали «дворники»… Потом они остановились, но все по-прежнему плыло в Жениных глазах. Наконец она поняла, что плачет. Легла на сиденье, чтобы Грушин не слышал всхлипываний, да так и лежала, а в глазах все мелькала, мелькала темнеющая дорога…
Только не эта дорога. Та, другая. В тайге.
К вечеру погода вдруг улучшилась, и когда должны были наступить совсем уж непроглядные сумерки, в небесах ни с того ни с сего посветлело. Меж разбегающихся туч заиграли золотисто-розовые отблески заката, и округа преобразилась. Внизу, под высоким берегом, по которому шло шоссе, обозначилось сверканье воды, но это было не озеро, а узкая и довольно быстрая речка. Однако Грушина это ничуть не смутило: он бодро свернул с основной дороги на боковую, и через несколько минут с обеих сторон замелькали дома деревни, вытянувшейся, как это и водится в России, вдоль тракта.
— А где же озеро? — подала голос Женя, только чтобы нарушить молчание. У нее разболелась от дыма и духоты голова и болела все сильнее, да и вообще — было такое ощущение, что начинается грипп: глаза жжет, и все тело ломит.
— С другой стороны, от леса, — кивком указал Грушин. — Вон там, видишь?
На фоне прояснившегося неба четко вырисовывался зубчатый гребень — лес. Они проехали еще немного, обогнули деревню, потом некое всхолмление, которое в отпределенных местностях назвали бы только сопкой. На вершине возвышался красный кирпичный дом под черепичной крышей.
Грушин затормозил.
— Живут же люди, — сказал с печальным восхищением. — Унитаз золотой!
Общеизвестна была голубая мечта шефа «Агаты Кристи»: хороший загородный дом. То, что возвышалось впереди, вполне годилось на роль голубой мечты любого человека, гораздо более изощренного, чем Грушин. Даже с приличного расстояния было видно, что строил дом человек, богатый не только деньгами, но и фантазией, и — что совсем уж редко встречается! — вкусом.
— Небось скучно ей там одной, на таком-то метраже? — буркнул Грушин, трогаясь с места. — Ничего, сейчас мы ее повеселим!
«Фольксваген» пополз в гору по узкой полосе шлака, но длился путь недолго: дорогу внезапно перегородил высокий бетонный забор.
Какое-то мгновение Грушин разглядывал его так, словно забор упал с облаков или вырос из-под земли. Хотя все было проще: снизу, откуда они разглядывали дом, забор преграждала рощица.
Грушин вышел из машины, Женя за ним.
На свежем воздухе стало чуть легче. Легкий ветерок касался лица. Женя принюхалась. Нет, вроде бы ничем таким не пахнет, никаким зверьем. Наверное, ветер с другой стороны.
Она прислонилась к холодному бетону. «Разбегайся и прыгай, руки подними: я тебя поймаю…»
Вернулся Грушин, уходивший на разведку. Сердито пнул плиту.
— Ты что, думаешь, я буду его форсировать? — спросил раздраженно. — Чего стоишь? Пойдем, тут калитка есть. Даже лучше, если мы уже сейчас объявимся, а то, если полезем через забор, Аделаиду и правда удар хватит. А может быть, и нас, если баба при оружии. У страха глаза велики! Да и у Солохиной горы репутация соответственная.
— Почему? — безучастно спросила Женя, спрятав подбородок в воротник свитера: теперь ее начало знобить.
— Да, говорят, была тут такая Солоха, промышляла разбоем. В старину здесь почтовый тракт проходил, и на местных постоялых дворах путники исчезали бесследно. Вся деревня была у нее в подручных. А когда подошли правительственные войска, чтобы прекратить безобразия, бабонька заняла круговую оборону на горушке. Недолго, конечно, продержалась, но достаточно, чтобы попасть если не в историю, то в топонимику. В отличие от Алены Арзамасской. У той хоть слава громче, но кровищи на ней… Это ведь «совки» из нее борольщицу за права человека сделали, а на самом деле…
