До сих пор мне не бросалась в глаза такая быстрая переменчивость в творческом настроении Валентина. Я решила не мешать — не усугублять его переживания, а дождаться, когда Пикуль заговорит сам.
Наконец начало что-то определяться. Однажды вечером, встав после сна, Валентин сказал:
— Налей-ка чайку и садись, надо поговорить о дальнейших планах.
Расположившись поудобней, он занял место напротив.
— Сегодня ночью мне очень недоставало тебя, я даже хотел потревожить твой сон, — начал он.
Лицо его было сильно озабочено и лучезарно светилось необъяснимой загадочностью. И Валентин Саввич поведал мне, что вновь хочет сесть за очередной роман, тему которого в полной мере ещё не определил.
— Давай подумаем вместе. Хотелось бы продолжить «Битву железных канцлеров», но второго Горчакова не найти. А что касается Николая Карловича Гирса, то это не та фигура, на которую можно опереться, хотя он и продолжил в некоторой степени политику Горчакова. Время это, мною любимое и благодатное, но не могу найти сильного героя. А так бы хотелось вновь окунуться в дипломатию.
Все заботы и неурядицы как будто уходили куда-то на задний план, глаза его загорались — так было всегда, когда он говорил о дипломатии.
— Сейчас я должен написать роман не хуже, а лучше всех предыдущих — и в творческом, и в интеллектуальном плане. Я уже поднял свою писательскую планку на определённую высоту, ниже которой опускаться не могу, не имею права, а самое главное — нельзя повторяться, надо сказать новое слово и в литературе, и в своей творческой биографии. Если этого сделать я не смогу, то я — не писатель.
Я решила не перебивать его, дать выговориться, облегчить душу, а заодно и вникнуть в творческие планы писателя. Я молчала.
А Валентин продолжал своё мысленное путешествие по временам и пространствам.
Бросая фразы на лету, он словно декламировал, иногда для убедительности дотрагивался до меня рукой, пытаясь понять, согласна ли я с его мыслями.
— А что, если вернуться на Балканы, к братьям славянам, в те времена, когда Россия им неоднократно помогала?
И опять продолжительная пауза собирала в осмысленный клубок разрозненные мысли и слова.
— Да, пожалуй, так и будет, — медленно, почти по слогам произнёс Валентин Саввич. — А вот главным героем будет разведчик. По материалам истории мне известно, как прекрасно работала русская разведка.
В дальнейших разговорах о разведчике он как-то задал мне вопрос, казалось бы, совсем не соответствующий теме.
— У тебя в библиотеке есть что-нибудь по мыловарению или костеобжиганию?
Такой сугубо специфический вопрос застал меня врасплох.
— Думаю, что практически ничего не найти, — ответила я.
Но предложила вариант:
— Если тебе не трудно, пойдем сегодня со мной в Дом офицеров на дежурство, я тебе открою библиотеку, и ты 3–4 часа можешь покопаться в книгах и посмотреть, что там есть.
И мы вместе отправились дежурить.
Заходя проведать трудившегося супруга, я видела на столе быстро увеличивающиеся горы литературы, но в них были только самые малые крупицы того, что требовалось писателю. Шёл подбор материалов для одной из версий внедрения разведчика.
Так начинался роман «Честь имею».
— Ты очень волнуешься, сильно переживаешь за новую книгу, — посочувствовала я Валентину дома.
Ответ его впечатался в память, и я его записала:
«Когда дрожат все струны души писателя, тогда в ответ будут дрожать все струны души читателя».
Чай, чай, только чай…
«Налей-ка чайку и садись», — такими словами всегда приглашал меня к разговору Валентин.
Он садился удобнее, расслаблялся, делал несколько смачных глотков, закуривал и после небольшого раздумья начинал беседу. Такой неторопливый ритуал накладывал отпечаток на его речь: все слова Пикуля были как бы сдобрены ароматным удовольствием от чаепития.
Любовь Валентина Саввича к чаю не имела границ — без чая он не мог прожить и четверть дня. Ни один напиток он не употреблял так часто и в таком количестве.
На мои недоуменные вопросы, почему он мало кушает и так много принимает жидкости, отвечал поговоркой:
— Чаю не попьёшь — откуда силы возьмешь. Нет, совсем не случайно чай, открытый несколько столетий назад и завезённый в Россию в качестве подарка царю Михаилу Фёдоровичу, так быстро покорил Русь.
Пикуль любил колдовать у плиты, и даже постороннему глазу было видно, что процесс заварки чая не только доставлял ему наслаждение, но и окрылял, давая зарядку на предстоящую работу. Если впереди вырисовывалась трудная тема, он чаще обычного заваривал «первач» и приступал к осуществлению своей цели.
Валентин имел свой, проверенный, только ему известный (им изобретённый) способ заварки чая. Впервые попавший в наш дом человек удивлялся кухонному «миниреактору», работающему в непрерывном режиме и почти круглосуточно извергающему пар и аромат. На медленном огне газовой плиты стоял кофейник с кипятком, на нём, как на постаменте, возвышался литровый чайник с заваркой. Таким образом, в любое время дня и ночи в наличии был готовый чай. Два-три раза в сутки Пикуль производил «перезаправку котла с ядерным горючим», дабы чай имел кондиционную крепость.
Чтобы был понятен вкус Валентина Саввича, скажу образно: через стакан приготовленного им чая очень удобно было бы смотреть солнечное затмение. Пил свой чифирь, или «первач», как любил называть его писатель, всегда без сахара, без всяких варений, сливок и тому подобного. Бывало, случайно отглотнет из моей чашки и скажет, почти поморщившись:
— Как можно пить такой сладкий чай — невозможно почувствовать ни вкуса, ни аромата…
Долгое время хозяин агрегата работал на нём только сам, но потом, убедившись, что я точно соблюдаю весь «технологический процесс заварки», стал не только доверять, но и просить меня приготовить чай. И был очень благодарен, когда, проснувшись, видел «первач» на огне.
В нашей домашней почте чай — одно из распространённых действующих лиц. Валентин Саввич просит: завари, включи, купи, погаси и так далее.
Вспоминаю самое первое совместное чаепитие в моем кабинете (в библиотеке Дома офицеров) при знакомстве с писателем.
Наливаю кипяток из самовара и добавляю немного крепкой заварки из маленького заварного чайничка.
— Извините, я такой «перепуганный» (то есть — бледный. — А. П.) не пью. Мне, — просит он, — только из этого чайничка.
Я была смущена, ибо приготовленной мною заварки не хватило даже на одну чашку…
Как настоящий гурман и титестер, Пикуль по вкусу мог легко определить сорт предложенного чая. Особенно ему нравился индийский (крупнолистовой), достававшийся Валентину Саввичу заботами контр-адмирала Е. Г. Малькова. О своей слабости к чаю Пикуль однажды сказал в одном из интервью и затем сожалел: он чувствовал себя неудобно, получая от читателей посылки с красивыми коробками чая. В таких случаях он отрывался от работы и садился готовить ответные подарки — подписывал свои книги.
