«Я сделался солдатом, потому что я был гражданином».
Макс Эйльбронн
В знак искреннего уважения я вынесла в заголовок имя этого благородного человека, энтузиазм и личная инициатива которого внесли неоценимый вклад в дело укрепления культурных связей между народами.
Заочное знакомство с Максом Эйльбронном произошло для Пикуля весьма неожиданно.
С помощью советского посольства Валентина Пикуля нашло письмо Макса Эйльбронна, в котором он просил автора дать согласие на перевод и издание в Париже романа «Пером и шпагой». Это было начало деловой и дружеской переписки. Мне хочется сразу дать читателю почувствовать её атмосферу и познакомиться с переводчиком.
Поэтому привожу здесь одно из (как видно и по содержанию) далеко не первых писем Эйльбронна.
Два листа исписаны аккуратным, разборчивым почерком:
«ПАРИЖ. Четверг 9 июня 1983 г.
Дорогой господин Пикуль!
Во-первых, мы с женой хотим Вас поблагодарить за приглашение приехать в Ригу (Ваше письмо — 20.05.1983).
К сожалению, я думаю, что это очень трудно в этом году. Я очень занят. Но мы были бы очень рады познакомиться с Вами.
Во-вторых, Вы мне написали “о себе”. Я думаю, как переводчик Вашей книги, мне надо Вам рассказать тоже “о себе”.
Я очень старый! Мне 80 лет, а жене 78 лет. Всё-таки мы живые и здоровые.
Я только дилетант в переводе! Это моё любимое занятие и отдых… Я президент большого комплекса универмагов “GALERIES LAFARETTE…” во Франции.
Мы удивительные люди! Мы начали изучать русский язык только 20 лет тому назад (когда мне было 60 лет). У нас много друзей в Советском Союзе и тоже в Советском посольстве в Париже, так как мы очень любим Вашу страну.
Я много работаю и тоже, как Вы, много воевал…
С уважением Макс Эйльбронн.
P. S. Ваша книга “Пером и шпагой” продается во Франции. Через несколько дней я Вам отправлю рекламу в газетах о Вашей книге.
Сейчас я почти закончил переводить “Битва двух железных канцлеров”, но будет трудно найти издателя.
Моя жена уже искала книги о генерале Моро. Но до сих пор она ничего не нашла. Но она продолжает свои поиски. М. Э.».
Непосредственный контакт с рационализмом западной этики взаимоотношений между людьми вызывал удивление и восхищение Пикуля.
Не встречал ещё Валентин Саввич в своей жизни такого, чтобы издатель перед началом делового разговора вместо голословных заверений предоставлял адреса и телефоны авторитетов, у которых можно получить подтверждение его деловой и моральной добропорядочности.
Удивляли даже мелочи, привычные для делового человека, дорожащего своим временем и страхующим себя от случайностей.
«Не удивляйтесь, — писал в одном из первых писем Эйльбронн, — если получите от меня два одинаковых письма. Для надёжности я их всегда дублирую».
В первых письмах переводчик задавал автору много вопросов, делился сомнениями по конкретным эпизодам, но заканчивал неизменной надеждой на личную встречу или в Союзе, или в Париже.
«Мы с женой были бы очень счастливы принять Вас у нас в Париже, — приглашал Эйльбронн. — Мы имеем отдельную квартиру, где Вы можете жить совсем удобно и свободно (и бесплатно!). Вам будет возможность познакомиться с Бульварами, Тюильри и полем сражения войны 1870 года, то есть посетить те места, где жили, боролись и умирали герои Ваших книг».
Когда же пришло заманчивое предложение приурочить свой визит в Париж к открытию выставки Эдуарда Мане, Пикуль не устоял.
— Всё, решено… Готовься… Хоть раз в жизни надо решиться… на Париж. — Его речитатив был адресован мне.
Но, как поётся в песне: «Были сборы недолги».
Наш красивый миф, ударившись о власть политической бюрократии, рассыпался в пыль.
После длительных искусных и изобретательных чиновничьих отписок и выкрутасов вокруг и около конкретного вопроса по требованию правдоискателя была обнажена истина: Пикуль — «невыездной»!
Высказав в пустой эфир все свои мысли о советской власти и написав благодарное письмо Эйльбронну, Валентин Саввич сел за стол и, не вставая, почти сутки находился в…. Париже, медленно перелистывая и вдумчиво просматривая все имеющиеся в его библиотеке альбомы картин Эдуарда Мане.
На этом и закончилось путешествие Пикуля во Францию… Короткое путешествие… Всего в пять альбомов…
Спустя некоторое время Макс Эйльбронн, как и обещал, прислал Пикулю в подарок книгу Эрнеста Доде «Генерал Моро», изданную во Франции в 1909 году, естественно, на французском языке.
Любопытная деталь: в личной библиотеке Пикуля имелся перевод её на русский язык, опубликованный в российской периодике в…. том же 1909 году. Вот так работала отечественная печать в те далёкие времена, именуемые нами «до 1913 года».
Не привыкший оставаться в долгу, Пикуль засуетился: не так уж часто приходилось ему выбирать подарок президенту комплекса универмагов.
Этот непростой вопрос, в конце концов, замкнулся на мне.
На работе, разбирая только что полученную почту, я поделилась нашими проблемами с другом Валентина Саввича Юрием Даниловичем Вовком. Из распечатанного мною конверта с французскими марками и штемпелями на стол упала маленькая фотография.
— Это он? — спросил Юрий Данилович.
Получив моё подтверждение, он недолго, но внимательно рассматривал незнакомое лицо и затем предложил:
— А давайте я сделаю его портрет, инкрустированный деревом.
Мне нет необходимости петь дифирамбы искусству мастера и его работе. Я просто продолжу рассказ.
Довольно большую и потому тяжелую лакированную доску с портретом Эйльбронна, выполненным художественным стилем — интарсия, на почте не принимали. Необходимо было представить разрешение на вывоз её из страны.
После многочисленных безрезультатных скитаний «по инстанциям», (мои отчёты о которых приводили Пикуля в бешенство), наконец, я попала к экспертам Министерства культуры.
— Портрет переводчика Макса Эйльбронна. Подарок от писателя Валентина Пикуля. Автор — художник Юрий Вовк, — представила я картину экспертам.
Внимательный осмотр родил резюме:
— Это произведение искусства, представляющее огромную ценность. Место ему в музее. Вывозу не подлежит.
Я пошла, как говорится, ва-банк:
— Если представляет огромную ценность — оцените. Если место ему в музее — берите для музея, я отдам в несколько раз дешевле назначенной вами суммы.
Эксперты удалились на совещание.
Через некоторое время мне вынесли разрешение на вывоз, которое сопровождалось ворчливыми замечаниями: «Секреты лака утекают за кордон».
