«Фаворит» стал исключением. Валентин несколько раз брал книги, перелистывал, рассматривая оформительскую графику. Глаза подсознательно, почти автоматически скользили и по тексту.
Стоп!.. Что-то не совсем знакомое… Пикуль перечитывает, сверяет с рукописью — у него не так… Мягко говоря, неточность. И здесь случилось то, что ввиду необычайности события я выделю курсивом: Пикуль начал читать свой роман.
Опечатка… Опять неточность… Ещё опечатки — одна, другая…
Корректорская работа издательства вызывала в нём раздражение.
— Про себя не говорю, — сокрушался Валентин Саввич, — но разве можно так неуважительно относиться к читателям?
Только проделав до конца эту несвойственную для себя операцию, писатель отложил своего «Фаворита» в сторону. Теперь он с энергией человека, отставшего и желающего наверстать упущенное, набросился на чтение интересующих его книг…
Яркость впечатления от эмоционального разговора с Валентином сохранила моя подробная запись в дневнике.
— Ты только послушай… — И Пикуль, приглашая меня в свои переживания, начал читать. Читать о том, как японцы, хозяйничавшие тогда в Маньчжурии, отмечали в Харбине годовщину праздника победы при Цусиме. Торжества были пышными. Огромная процессия со знамёнами и оркестром растянулась почти на километр в длину. И во главе процессии шли царские генералы в парадной форме при всех орденах и медалях.
— Тебе не кажется это чудовищным? — с ужасом спросил он меня. — Что же это такое? Ты только подумай, как низко надо пасть, чтобы идти в процессии своих врагов, как рабы за колесницей победителей…
Пикуль надолго умолк и задумался. В такие минуты лучше «не встревать». По опыту я знала: ему важно само моё присутствие, чтобы живыми звеньями слов связать первую, главную идею цепочки, которая ляжет затем на листы бумаги.
Последствия раздумий Валентина выразились в том, что его взор вновь «повернулся на Восток». Опять на первый план выдвинулась тема истории Дальнего Востока, в которую он окунулся, работая ещё над «Богатством», и позднее, обдумывая судьбу Окини-сан.
По воле судьбы в это же время созрело решение радиокомитета о трансляции по радио глав из романа «Богатство».
А Пикуль усиленно собирал материалы по Дальнему Востоку, как всегда, задействовав для этого все мои возможности. В данном случае не только как библиографа, а как человека, шесть лет прожившего в дальневосточных морских гарнизонах. Он заставлял меня в мельчайших подробностях рассказывать о прежней тамошней жизни. Чтобы больше общаться, Пикуль даже немного сместил свой распорядок — ближе к принятому обычными людьми. В эти дни мы много времени проводили вместе. Гуляли по паркам, где я, по настоянию Валентина, продолжала свои рассказы о дальневосточной жизни, неотделимой от воспоминаний о детях. Возвращаясь в центральную часть города, мы посещали магазины. Зашли в спортивный магазин. Валентин Саввич долго смотрел на двухколёсный «подростковый» велосипед и неожиданно предложил:
— Давай купим Валявке этот велосипед.
— А как его дотащишь, он же не такой уж и лёгкий, — возразила я.
— Ничего, я донесу. Ты знаешь, он будет доволен, — как бы боясь несогласия, уговаривал Пикуль. — Я в детстве всегда так завидовал тем, у кого был велосипед.
Взвалив на плечи «двухколёсного коня», Валентин Саввич донёс его до дома и, проигнорировав лифт (чтобы не поцарапать), поднял на третий этаж. Поставил велосипед и сел напротив. Очень усталый и очень довольный…
Бодрствующий Пикуль и сам предпринимал многочисленные дневные вылазки в город. Заботливо навещал Валерия Ганичева, который в рижском травматологическом центре залечивал последствия серьёзной автомобильной аварии. В одно из посещений, войдя в палату Валерия Николаевича, Пикуль вместо больного увидел двух мужчин с очень знакомыми ему лицами.
Вместе с приветствием поделился с ними своими ощущениями, видимо, ещё не поняв, что знакомы лица… по экрану телевизора. Это были известные всем писатели Юрий Бондарев и Сергей Залыгин.
Пикуль не стал представляться. Чтобы не мешать беседе с гостями, удалился, оставив Ганичеву записку.
Вернувшись в палату, Валерий Николаевич сказал, что у него был писатель Пикуль, чем вызвал сожаление друзей, что разговор с писателем не состоялся.
Но они несколько позднее ещё встретятся…
Вопреки предположениям, отзывы на «Фаворит» шли только в многочисленных письмах в адрес Пикуля. Пресса безмолвствовала.
Хулители выжидали. Какой будет ветер с гор? Не промахнуться бы!
Доброжелателей с положительными отзывами на роман даже близко не подпускали к пресс-порогу. Кто прорвётся раньше?..
А между тем, путешествие в историю Дальнего Востока продолжалось. Выбрав удобный момент, Валентин сообщил мне:
— Я хочу написать роман о действиях бригады владивостокских крейсеров в период Русско-японской войны. Эта тема мало отражена в научной и художественной литературе. Главным героем будет молодой мичман, и посвящу эту книгу светлой памяти Виктора.
В тот же вечер один чистый лист бумаги превратился в титульный лист будущего романа. Вот всё, что на нём было написано:
ВАЛЕНТИН ПИКУЛЬ
КРЕЙСЕРА
Роман из жизни юного мичмана
Светлой памяти Виктора, который мечтал о море, —
и море забрало его у нас — навсегда.
Автор.
Дело осталось за малым — написать роман. Но я знала, что этот процесс начнётся не сегодня и не завтра. Если один роман закончен и уже полностью созрел замысел очередного, значит, настало время «перестановки мебели». Этот термин — мой. Валентин Саввич называл это другим, многосмысловым словосочетанием — «перевеска картин».
Пикуль относился к этому почти ритуальному действу настолько серьёзно, что я просто не имею права не посвятить ему отдельного повествования.
Итак…
Перевеска картин
Начать надо, пожалуй, с характеристики писателя Валентина Пикуля, как… дизайнера.
В любой квартире имеется немало вещиц, именуемых в повседневной речи «безделушками», которые, будучи повешенными на стену, могут оживить или украсить интерьер.
А как быть, если безделушек тьма, а стен практически нет?
Вот тут нужен талант. Большой талант, такой, как у Пикуля. Тем более что для него ни одна безделушка не оправдывала своего названия.
У Пикуля, как у огородника, дорожащего любым клочком земли, каждый квадратный сантиметр стены был на учёте. На планках книжных стеллажей, закрывавших стены от пола до потолка, находили приют ордена, медали и полковые знаки, погоны, эполеты и аксельбанты, кортики и сабли, миниатюрные портреты героев его книг.
Небольшие статуэтки заставляли книги потесниться на их законных местах.
