Пикулю герой понадобился именно таким, «каким однажды явился передо мною, и мне часто делалось жутко, когда он хищно вглядывался в меня через решётки тюрем своими жёлтыми глазами, то пугая меня, то очаровывая…».
В Полынове — этом «сверхчеловеке» добрые черты характера преобладают над дикостью и варварством. Более того, в него влюбились многие читатели, о чём сообщали автору в письмах.
Хочется остановить внимание читателя ещё на одном образе романа «Каторга» — Корнее Землякове, которому автор явно симпатизирует: его герой прошёл все круги ада и принял мученическую смерть от захватчиков. Это тоже вымышленный герой, но этим образом автор хотел сказать: такими были и остались русские люди.
Вживаясь в ту эпоху и обстановку, Пикуль изучил блатной язык каторжан.
Проснувшись однажды ночью от разговора в кабинете, я была поражена «диалогом» Пикуля со своим героем. Было не просто страшно — было жутко, особенно после неожиданного появления в дверях Валентина. Небритый, остриженный под машинку, в полосатой пижаме, сгорбленный, переваливающейся с ноги на ногу походкой, не обращая на меня никакого внимания, он проследовал в кухню за чаем. Войдя в кабинет, я не выдержала и спросила:
— Кто же ты на самом деле? Может, правда каторжник?
— Да, я действительно каторжник, — на короткое время вернулся в «нашу эру» Пикуль, — только у меня «сладкая каторга», я сознательно обрекаю себя на это…
Год подходил к своему завершению.
30 декабря в сопровождении своих наставников-педа-гогов из Института гражданской авиации Пикуля навестил сирийский студент. Сын переводчика привёз Валентину Саввичу только что вышедшую в Сирии книгу Пикуля «Последние ночи шайтана» (так в переводе на арабский стал называться роман «У последней черты»). Кроме книг Валентину Саввичу были преподнесены подарки от министра обороны Сирии генерала Тласса, на личные средства которого и было осуществлено это издание. Пикулю было интересно узнать, что книга пользуется в Сирии большой популярностью и большим спросом. Министру обороны, переводчику и его сыну были презентованы ответные подарки.
31 декабря трудолюбивый «каторжник» не заметил, когда 1986 год вступил в свои права…
Послесловие к «Каторге»
Напряжённый, но размеренный творческий ритм, абсолютно не задетый красным листком календаря, продолжался и в новом году.
Пикуль огорчался, что не сумел закончить роман к Новому году.
7 января утром я поспешила в холл за своей привычной утренней почтой. На столе лежала записка.
Только я могла понять её смысловую напряжённость. У автора записки не осталось сил ни на то, чтобы написать обращение ко мне, ни на то, чтобы поставить подпись: «ВСЁ13.30».
Но мне было ясно, что в этом кабинете, с окном на восход, Пикуль сегодня ночью закончил свой новый роман.
Когда я пришла с работы, Валентин Саввич всё ещё спал.
В котором же часу он лёг?
А это не важно, я не стала его будить — не надо тревожить первый сон «на воле».
Проснулся он сам и первые свои слова объединил в такую фразу:
«Да… В “Каторге” как будто меня водили по этапам, но ия…. провёл многих».
Затем пытался читать мне главы из книги, но я проявила настойчивость в желании вычитать роман самой. Под этим предлогом я хотела, кроме того, дать передышку писателю, помочь Валентину Саввичу быстрее выйти из тяжёлой каторжной атмосферы событий произведения.
Вычитка, доработка, перепечатка могут подождать.
В следующий вечер я, конфисковав у автора рукопись, предалась захватывающему чтению.
— А где подробнее почитать о королеве? — поздно вечером (а скорее ночью) войдя в кабинет, спросила я Валентина.
— Нигде. — Пикуль приподнял брови. — Этот образ я создал сам, чем и горжусь. Поговорим о нём потом, иди читай, королева, я не хотел бы сейчас отвлекаться.
И писатель склонился над своим столом…
В эту ночь, с 8 на 9 января, Пикуль написал миниатюру «Полёт шмеля над морем» (14 страниц), которая была начата, но не пошла, в 1985 году. В ней он приветствовал встречу Горбачёва с Рейганом, надеясь на взаимопонимание, миролюбие и взаимовыгодные экономические отношения. В первой публикации миниатюры о встрече говорилось конкретно. Впоследствии, разочаровавшись в Горбачёве, Валентин убрал этот эпизод.
Пресловутая перестройка негативно влияла на сознание и психику писателя. Если раньше он приобщался к политике путём просмотра телевизионных программ «Время» и «Международная панорама», то теперь Валентин всё чаще и чаще брался за газеты «Советская Россия», позднее «Аргументы и факты», латышские газеты на русском языке…
В один из самых обыкновенных дней, слушая выступление Горбачёва, вдруг взорвался:
— Что он всё талдычит: перестройка, новое мышление. Мне-то это зачем? Я всю жизнь вкалываю по 14–16 часов в сутки и не собираюсь перестраиваться. Это им, бездель-никам-партократам, надо. Так и решили бы без лишнего шума между собой, мол, прекращаем болтовню — садимся за работу. Или вот «новое мышление» — какую чушь придумали. Мышление у человека или есть, или его нет. Изменить сознание и образ мышления можно только двумя способами: быстро — хирургическим методом, вставив другие мозги, или постепенно — в процессе смены, может быть, не одного поколения. А по команде «ать-два» такие вещи не делаются. Попомни мои слова: всё это плохо кончится, нельзя так издеваться над народом.
Цари, конечно, раньше жили для себя, но о народе тоже не забывали. Вспомни — какими словами начинала утренний приём Екатерина Великая? Вот именно… Она спрашивала о том, каковы цены на хлеб, рыбу, соль. И если они были выше установленных, нарушения устранялись и те, которые «думают только о том, как деньги народные поместить в швейцарские банки, подвергались наказанию. Вот так-то!..
Ещё позже Валентин совсем разуверился в Горбачёве, подведя итог рухнувшим надеждам категоричными словами:
— Присмотришься поближе, вдумаешься поглубже, и становится понятно, что такой же болтун, как и предыдущие, только помоложе да похитрее…
Рукопись романа «Каторга» перед публикацией подверглась троекратному рецензированию:
Старшим научным сотрудником Института Дальнего Востока АН СССР, кандидатом филологических наук К. Черевко; кандидатом исторических наук капитаном 2 ранга В. Доценко; В. Кукушкиным (должность и учёная степень не указана).
В. Доценко указывал на недостаток рукописи: «В нём (романе. — А. П.) со всеми подробностями описан уголовный мир, его дикие нравы, роль же политкаторжан в истории Сахалина показана слабо. Этот серьёзный недостаток снижает историческую ценность романа».
Были высказаны рецензентом и добрые пожелания автору: «Для правильного понимания читателем описываемых событий необходимо солидное предисловие…»
