Есть Сима…
Сима в этом длинном и далеко не полном списке стояла как-то особняком. Она не поддавалась классификации. Может, потому что раньше у Ильи никогда не было женщин «из народа». Или потому что она весьма условно могла считаться его женщиной. Так, случайная знакомая, наивная девочка без роду и племени, пытающаяся самостоятельно выжить в каменных джунглях мегаполиса, предмет спора…
Илья призадумался. Где-то в глубине души шевельнулось еще не окрепшее чувство вины. Это чувство было настолько непривычным, что даже в теперешнем своем зачаточном состоянии причиняло дискомфорт.
Десять тысяч баксов для него сумма почти смешная, но для Симы это огромные деньги.
Решено. Когда все закончится и он выиграет пари – а в том, что он выиграет, не было никаких сомнений, – он отдаст весь выигрыш Симе. В качестве компенсации морального вреда, так сказать…
Илье показалось, что это просто замечательное решение. И волки сыты, и овцы целы. Странно только, что чувство вины так и не исчезло.
9
– Сима! Черт тебя побери! – бушевала Инка. – Ну неужели трудно было позвонить мне или моим родителям?! Болеет она тут втихаря!
Инка сидела на табурете посреди Симиной кухни и нервно покачивала ногой.
– Нет, ну ты скажи! Мы тебе что, чужие люди? Ты что, нас настолько не любишь, что готова тихо помереть от кори, лишь бы не обращаться к нам за помощью?
– От краснухи, – поправила Сима.
– Что?
– Я помирала от краснухи, а не от кори.
– Хрен редьки не слаще! Факт остается фактом. Ты помирала и никому не позвонила!
– Я тебе звонила, ты была недоступна, – вяло защищалась Сима.
– Недоступна, понимаешь ли! Маме бы моей позвонила. Она на работу не ходит, она всегда доступна. Это же детская инфекция! Я читала, что взрослые переносят детские болезни очень тяжело. А если бы ты умерла?
– Я не умерла.
– Не важно, – отмахнулась Инка.
– Ничего себе, «не важно»! Для меня-то как раз очень важно, что я не умерла, – усмехнулась Сима.
– Не цепляйся к словам. Тебя хоть врач осматривал? Или ты сама себе диагноз поставила?
При упоминании врача Сима вдруг залилась краской:
– Осматривал.
– А что это ты так разволновалась? – От бдительного ока подруги не укрылось ее смущение.
Сима тяжело вздохнула. Сейчас она расскажет про Илью и про доктора из Красного Креста. И про то, что доктор поставил ей капельницу и ушел, а Илья остался ночевать на Вадиковом надувном матрасе. И что Илья пришел на следующий день и принес ей целый пакет фруктов для «витаминизации». И про то, что он ей очень нравится…
Инка слушала ее рассказ с открытым ртом. Она была так поражена, что даже не пыталась перебивать и задавать наводящие вопросы.
– …а потом он ушел и уже целую неделю не появлялся, – закончила Сима.
Очень долго подруга сидела молча, а потом высказалась:
– Кино и немцы! Шекспир отдыхает! Деточка, ты в своем уме? Может, у тебя жар до сих пор не спал?
– Нет у меня жара, – обиделась Сима. – Я тебе как лучшей подруге…
– Вот именно! – перебила Инка. – Я на правах лучшей подруги должна тебя предупредить, что связываться с подозрительными типами опасно для здоровья и для жизни.
– Илья не подозрительный тип. Он хороший человек.
– А ты откуда знаешь, что он хороший? Ты же его видела только пару раз.
– Четыре, – буркнула Сима.
– О, как все запущено! – Инка закатила глаза. – Она уже считает встречи со своим прынцем в рваных носках!
– Хватит, – сказала Сима твердо. – Мне не нравится твой сарказм. Илья порядочный человек. И это беда, что он оказался на улице. А если бы он хотел причинить мне вред, то у него уже было десяток возможностей сделать это.
– Все еще впереди, – упрямо тряхнула своей мудреной челкой подруга.
– Я была в таком состоянии, что меня и убивать не нужно было. Со мной можно было сделать все, что угодно…
– А может, он и сделал?! Ты же была почти без сознания!
– Инка! Он привел врача.
– Такого же афериста, как сам!
– Он не аферист!
– Аферист! – Инка сорвалась с места и заметалась по кухне. – Он аферист, а ты дура набитая!
– Сама ты дура!
– Я дура?! – подруга застыла в трагической позе. – Хорошо, я дура. Не буду мешать твоему счастью своими дурацкими советами. Живи как знаешь! Можешь устроить у себя дома бомжатник! Можешь даже замуж выйти за своего прынца бесштанного! Я умываю руки! – Она схватила со стола свою сумочку и выбежала из квартиры, возмущенно хлопнув дверью.
– И выйду, – сказала Сима упавшим голосом, – если позовет…
Она закрыла лицо руками и разревелась. Впервые за пятнадцать лет они поссорились с Инкой.
– Я не лезу в твои отношения с мужчинами, – наплакавшись вдоволь, сказала она в пустоту. – И ты не вмешивайся в мою личную жизнь.
Личная жизнь! У нее ее никогда и не было этой личной жизни. У нее была больная бабушка, нелюбимая работа, хроническое безденежье и масса комплексов по поводу собственной внешности. Какая уж тут личная жизнь?
То, что происходило сейчас, тоже не было стопроцентной личной жизнью, но с появлением Ильи в ее бесцветном мире что-то вдруг изменилось. Одиночество, раньше привычное и уютное, стало вдруг в тягость.
Сима решительно вытерла слезы. Она не станет сидеть в четырех стенах и покрываться плесенью. Она пойдет на прогулку. Вот прямо сейчас.
На улице ей стало еще хуже. Яркие витрины, жизнеутверждающий гул машин, веселые компании, парочки влюбленных. Вокруг бьющая ключом жизнь, стильные молодые люди, яркие одежды, беззаботный смех. А в центре всей этой феерии – она, убогая, закомплексованная замарашка. Точнее, не в центре, а на самой окраине…
Настроение испортилось окончательно. Нечего ей делать на чужом празднике жизни. Назад, к своим иголкам, ниткам и опостылевшей швейной машинке.
Сима осмотрелась – в своем стремлении «развеяться» она забрела слишком далеко от дома. Мало того, она еще и денег с собой не взяла. Теперь придется возвращаться пешком.
Сима быстро шла по ярко освещенным улицам. Она больше не смотрела по сторонам. Она неудачница, никому не интересная серая мышь. Почему она вдруг решила, что город, населенный красивыми, счастливыми людьми, примет ее с распростертыми объятиями?
Стало немного легче, когда она наконец очутилась в своем тихом, забытом Богом и коммунальными службами районе. Здесь жили такие же серые люди, как она сама. Здесь она была дома.
Сима обвела настороженным взглядом тонущие в вечернем сумраке дома.
