Я еще раз просматриваю номер Dolomiten, чтобы запомнить время стартов, в какой-то момент колеблюсь между двумя соревнованиями и в конечном счете беру билет на автобус, идущий в долину Сарентино.
На центральной площади Зарнтхайна стоит гигантский мамонт. Эту надувную фигуру поставила перед своим торговым стендом фирма, выпускающая одежду для альпинистов, так как мамонт изображен на ее логотипе. На первый взгляд эта ярмарочная шумиха выглядит несколько чужеродной в южнотирольской деревне, но местные жители, по всей видимости, воспринимают ее как должное. В зоне отдыха выставки товаров для бегунов сидят в черных шезлонгах два крестьянина в национальных шляпах, украшенных кисточками из шерсти серны, и пьют пиво.
Появление первых бегунов ожидается к одиннадцати часам. Они должны спуститься из Ауэнской седловины через приют для горнолыжников в Сарне. У них за спиной будет 220 километров, которые они одолели за шесть дней. Это предпоследний этап Трансальпийского пробега из Гармиш-Партенкирхена в Брессаноне. Поскольку бегунов еще не видно, зрители наблюдают за детьми, которые занимаются физкультурой на заасфальтированном школьном дворе. Выше по склону пасутся под ярким солнцем бурые коровы с белыми пятнами на шкуре. Одна из них вдруг переходит с шага на бег. Ее мощное тело колышется в такт шагам, словно в замедленной съемке. Двое зрителей внизу аплодируют. В толпе поговаривают, что раньше двенадцати бегунов можно не ждать.
Пожилая женщина в национальном наряде долины Сарентино – красный шейный платок и платье с вышитыми цветами – интересуется у меня, где ей лучше встать. «Вы считаете, здесь будет хорошо видно? – спрашивает она, стоя возле здания школы, в 200 метрах от финишной черты. – А может, лучше подождать у самого финиша?» Заметно, что она нервничает в новой для себя ситуации, так как ей еще не приходилось быть свидетелем окончания такого забега. В нем участвует ее сын, Роман Хохкофлер. «Он себе кровавую мозоль на ноге натер», – в ее голосе сквозит материнская забота. Женщина приехала на автобусе из Дурнхольца – самой отдаленной деревни долины.
Чтобы встретить своего сына на финише, она уложила волосы в красивый пучок на макушке.
– Там, на высокогорных лугах, должно быть, красиво, – говорит она.
– А как вы думаете, бегуны любуются красотами природы?
– Нет, – отвечает фрау Хохкофлер.
Когда же они появятся? Женщина с двумя сыновьями десяти и двенадцати лет решает сходить поесть мороженого в кафе возле церкви. Мальчики проводят здесь каникулы и ждут отца, который бегает где-то по горам. Меня охватывает ностальгия. Я тоже так проводил детство, поджидая своих родителей возле беговой трассы в Менгерскирхене или Грисхайме. В начале 70-х моя мать была одной из первых бегуний на марафонскую дистанцию в Германии. Ее лучшее время составляло чуть больше трех часов. Отец занимался спортивной ходьбой на 50 километров и входил в национальную сборную. Мы вместе с сестрой порой ждали их часами. Тогда нам было лет семь-восемь. И, насколько я помню, это нам было не в тягость. Я о чем-то мечтал или, к радости случайных зрителей, изображал спортивную ходьбу, вовсю размахивая руками. Если было холодно, я забирался в машину, где было ненамного теплее. Однажды, когда отец участвовал в квалификационном отборе на Олимпиаду 1972 года в Мюнхене, за мной поручили следить тете Юлии – элегантной женщине в красивом пальто и с накрашенными губами, а я гонялся за ней по трибунам Олимпийского стадиона с отцовским перочинным ножом в руках. Тетя очень обиделась на меня за то, что я опозорил ее перед всей публикой! Но я знаю это только из рассказов. Мне тогда было два года. Отца на тех соревнованиях дисквалифицировали, так как он перешел с ходьбы на бег.
«Ты тоже участвуешь?» – спрашивает фрау Хохкофлер у своего знакомого из Зарнтхайна, который тяжело толкает в гору велосипед. Само собой, это шутка, потому что если бы он участвовал в Трансальпийском пробеге, то сейчас был бы на дистанции.
Вскоре после двенадцати появляются наконец первые спортсмены. «У меня мурашки по коже бегут!» – кричит в микрофон диктор, стоящий у финиша. И, похоже, он не преувеличивает. Лидеры двигаются на удивление легко, на их лицах почти не читается усталость, как будто дистанция длиной 34 километра, ведущая по косогорам и каменистым осыпям, была для них сущим развлечением. Но такая гонка создает весьма серьезную нагрузку на сердечно-сосудистую систему. За неделю они пробегают 250 километров на средней высоте около 2000 метров, и трасса при этом идет то вверх, то вниз. По-видимому, они бегут в аэробном режиме и дышат без всякого труда. Однако мои представления об экстремальном беге с позиций человека, который всегда бегал только по ровной поверхности, быстро развеиваются. «Армии дважды упал», – докладывает один из бегунов на финише, а вскоре появляется и сам Армии. Его лицо и майка измазаны запекшейся кровью. Похоже, кровь хлестала из носа и рваной раны на виске и засыхала прямо на нем, а он, естественно, продолжал бежать дальше.
Некоторые бегуны приходят к финишу с травмами и повреждениями, но уставших среди них, похоже, нет. Они улыбаются, беседуют друг с другом, шутят. И это после 4–5 часов бега!
Поскольку в забеге участвует команда из Японии, две группы японских телерепортеров ведут съемку. Они берут интервью у австрийского бегуна. Это одна из тех современных «интернациональных» бесед, когда обе стороны говорят на английском языке и ни одна из них его толком не знает.
– Что вы можно сказать про японский бегуны? – спрашивает японский журналист.
– Быстро-быстро сегодня. Один день так, другой – по-другому, – отвечает бегун.
– Спасибо, – говорит японец.
Но вот появляется Роман. Фрау Хохкофлер все же перебралась ближе к финишу. Невысокого роста, с едва заметной улыбкой на лице, она стоит среди бурно аплодирующей публики. «Мы только что слушали песню “80 миллионов”, – кричит диктор, – и, глядя на то, что происходит, можно подумать, что здесь собрались 80 миллионов жителей долины!» На самом деле на финише около 50 зрителей.
Друзья из Зарнтхайна дарят Роману Хохкофлеру и его напарнику Мартину Псеннеру самодельные фигурки в виде кроссовки с лавровым венком. Похоже, Трансальпийский пробег решил проблему одиночества бегунов на длинных дистанциях. Они стартуют парами.
Все собираются в зоне отдыха за финишной чертой. Кто-то пьет белковые коктейли, кто-то смешивает колу с пшеничным пивом. У большинства совершенно довольный вид, и не только потому, что они выдержали испытание, но еще и потому, что получили удовольствие от бега. Практически все разулись и сняли носки. Медики могли бы провести здесь прекрасный семинар по мозолям, если такой вообще существует: водяные мозоли, кровавые мозоли, у некоторых ступни стерты до мяса. Потертости размером с мандарин.
Радость и боль, легкость и напряжение во время бега зачастую неразделимы. Самыми яркими моментами можно считать те, когда эти противоположные ощущения возникают одновременно. Но для этого необязательно одолевать сверхдлинные дистанции. Подобную смесь силы и изнеможения чувствуют и обычные бегуны на средние и длинные дистанции. Я так и не понял всей прелести экстремального бега, зато вопросов в голове возникло огромное множество. Ощущают ли экстремаль! чувство полета или им приходится дисциплинированно сдерживать себя, чтобы хватило сил на всю дистанцию? Не жалеют ли они, что им пришлось пожертвовать принципом индивидуальной борьбы в пользу командной работы и чувства локтя, потому что вряд ли кто-то сможет в одиночку справиться с такими сверхвысокими нагрузками? Воспринимают ли они природу как обстановку, в которой проводятся соревнования, или все же как своего противника?
