– Счастлив? Можно сказать и так. Красив ли Юпитер?
– Очень. Хотите, я опишу его вам?
– Нет. Не нужно. Я смотрел в телескоп, когда… когда у меня были глаза, и в памяти все еще его вижу. Просто… Не знаю, поймете ли вы. Очень мало кто из людей первый стоял на новом мире. Вы понимаете, какие мы теперь особые?
Он протянул руку, чтобы погладить по голове Мэтта, но рука его коснулась только металла шлема. Через изогнутую лицевую пластину Дэвид видел свесившийся язык и беспокойные глаза собаки; она явно встревожилась из-за того, что знакомый голос хозяина не сопровождается присутствием его тела.
Норрич негромко сказал:
– Бедный Мэтт! Низкая сила тяжести смущает его. Не буду его долго держать здесь.
И снова заговорил со страстью:
– Подумайте о триллионах людей в Галактике. Подумайте, сколь немногие из них имели счастье первыми ступить на новый мир. Вы сможете почти всех их назвать по именам. Яновский и Стерлинг – первые люди на Луне, Чинг – первый человек на Марсе, Лабелл и Смит – на Венере. Сосчитайте. Даже если учесть астероиды и планеты других систем. Сосчитайте и увидите, как их мало. И мы теперь среди этих немногих. И я среди них.
Он развел руки, будто готов был обнять весь спутник.
– Я обязан этим Саммерсу. За то, что он разработал новую технику изготовления свинцовых контактов – всего лишь изогнутый ротор, но это сберегает ежегодно два миллиона долларов, а ведь он даже не механик по образованию, – ему в качестве награды предложили участие в первом полете. Знаете, что он ответил? Что я больше этого заслуживаю. Конечно, сказали ему, но ведь он слепой. Тогда он напомнил им, почему я ослеп, и сказал, что без меня не полетит. И взяли нас обоих. Я знаю, вам не очень нравится Саммерс, но когда я о нем думаю, то всегда вспоминаю это.
В шлемах прозвучал голос командующего:
– За работу, парни. Юпитер никуда не денется. Посмотрим на него позже.
Много часов разгружали корабль, размещали оборудование, устанавливали палатки. Временные герметически изолированные палатки наполнили воздухом, теперь стало возможно долго находиться за пределами корабля.
Но удержать людей от взглядов на небо было невозможно. В это время видны были все три крупных спутника Юпитера.
Ближе всех Европа, казавшаяся чуть меньше земной Луны. Это был полумесяц вблизи восточного горизонта. Ганимед, казавшийся меньше, находился в зените и был полным. Каллисто, вчетверо меньше Луны, висела вблизи Юпитера и, как и Юпитер, видна была на две трети. Все три спутника вместе давали примерно четверть света, который Земля получает в полнолуние, и были совершенно неприметны в присутствии Юпитера.
Верзила возбужденно сказал об этом.
Счастливчик посмотрел на своего маленького марсианского друга. Перед этим он задумчиво рассматривал восточный горизонт.
– Ты считаешь, ничто не может побить Юпитер?
– Не здесь, – упрямо ответил Верзила.
– Продолжай смотреть.
В разреженной атмосфере Ио нет никаких сумерек, следовательно, не было и предупреждения. На замерзших вершинах невысоких холмов сверкнула алмазно-яркая искра, и семь секунд спустя над горизонтом появилось Солнце.
Маленькая горошина, небольшой ослепительно белый кружок, и, несмотря на гигантский размер Юпитера, Солнце светило гораздо-гораздо ярче.
Телескоп установили вовремя, чтобы взглянуть на уходящую за Юпитер Каллисто. Один за другим то же проделают все три спутника. Ио, хотя она постоянно повернута одной стороной к Юпитеру, обращается за сорок два часа. Это означает, что Солнце и все звезды кажутся обходящими небо Ио за те же сорок два часа.
Ио движется быстрее всех остальных спутников и постоянно обгоняет их в гонке вокруг Юпитера. Быстрее всего она обгоняет самый далекий и медленный спутник – Каллисто; поэтому Каллисто обходит небо Ио за два дня. Ганимед – за четыре, Европа – за семь. Каждый спутник движется с востока на запад, и все по очереди удаляются за Юпитер.
Первым предстояло наблюдать затмение Каллисто. Людей охватило крайнее возбуждение. Даже Мэтт, казалось, заразился им. Он все больше привыкал к низкой силе тяжести, и Норрич иногда отпускал его на свободу. Пес гротескно кувыркался и тщетно пытался с помощью носа обследовать многочисленные незнакомые предметы. Когда Каллисто достигла Юпитера и медленно зашла за него, все притихли, и Мэтт тоже; он сел на задние лапы и, высунув язык, смотрел на небо.
Но на самом деле все ждали Солнца. Оно движется по небу быстрее всех спутников. Оно догнало Европу (чей полумесяц постепенно утончался, превращаясь в нить) и прошло за ней, оставаясь в затмении чуть меньше тридцати секунд. Потом оно появилось, и Европа снова стала полумесяцем, но его рога теперь были обращены в противоположную сторону.
Ганимед зашел за Юпитер, прежде чем Солнце догнало его, а Каллисто находилась ниже горизонта.
Солнце приближалось к Юпитеру.
Все напряженно смотрели на огненную горошину, все выше поднимавшуюся в небе. При этом Юпитер стал у́же, потому что его освещенная поверхность, конечно, всегда обращена к Солнцу. Юпитер стал «полумесяцем», который становился все тоньше.
Освещенное Солнцем небо Ио стало темно-пурпурным, на нем теперь виднелись только самые яркие звезды. Горел гигантский полумесяц Юпитера, и к нему безжалостно приближалось Солнце.
Как камень Давида, выпущенный из космической пращи, устремился ко лбу Голиафа.
Освещенная поверхность Юпитера все уменьшалась, затем превратилась в изогнутую нить. Солнце почти касалось планеты.
Они соприкоснулись, и все закричали. Людям пришлось затемнить свои лицевые пластины, но теперь в этом не было необходимости, потому что свет резко сократился.
Но Солнце полностью не исчезло. Оно зашло за край Юпитера, но продолжало туманно светить сквозь толстую густую водородно-гелиевую атмосферу гигантской планеты.
Юпитер теперь весь потемнел, но зато ожила его атмосфера, изгибая и отражая солнечные лучи. Солнце все дальше заходило за Юпитер, и светлая полоска атмосферы становилась шире, два светлых рога встретились на противоположной стороне Юпитера. Исчезнувшее тело Юпитера было окружено светлой, с одной стороны выпяченной полосой. В небе повисло алмазное кольцо, достаточно большое, чтобы вместить две тысячи таких дисков, как видимая с Земли Луна.
Солнце продолжало заходить за Юпитер, и свет тускнел, пока наконец не исчез совсем; небо, за исключением тонкого полумесяца Европы, потемнело и теперь принадлежало только звездам.
– Так будет пять часов, – сказал Дэвид Верзиле. – А потом все повторится в обратном порядке, когда Солнце будет выходить с противоположной стороны.
– И так бывает каждые сорок два часа? – с благоговением спросил Верзила.
– Да, – ответил Счастливчик.
