Элайсси села напротив мужчины. Он не сводил с нее глаз. Чем дальше, тем сильнее кельми сознавала, чем ей придется расплачиваться за спасение из рук Владыки Драконов.
– Расскажи мне о проклятии кельми, – велел он.
– Кельми и драконы не могут зачать потомство, Владыка Алтео. Это знают все.
– Это я тоже знаю. Расскажи, что происходит с кельми, когда дракон прогоняет ее.
Она стиснула зубы. Зачем он бередит эту рану? Чего хочет от нее, кроме того, что читается в его алчном взгляде? Это он может взять и так, без расспросов.
– Говори.
Тон князя был непререкаем. Элайсси не смела отказать.
– Она больше не чувствует других мужчин. Может вступать в связь с ними. Может зачать ребенка. Но ее душа остается мертва и безразлична к нему.
– Даже если мужчина хорошо обращается с ней? Заботится, бережет? Дарит ласку? Вы не способны ответить на это взаимностью?
– Мы знаем, что такое благодарность. Мы способны на уважение. Умеем отвечать лаской на ласку и заботой на заботу. Но полюбить после дракона не способны никого.
– А другого дракона? Разве не было случаев, когда одна и та же кельми доставалась двум драконам? Или азрайлы ищут лишь свежей добычи?
Элайсси поежилась. Расспросы князя бередили рану в груди. Но она не имела здесь своей воли, да и нигде не имела, в этом жестоком мире, принадлежащем мужчинам. Здесь у женщин, а у кельми вдвойне, был лишь один выбор: подчиняться и страдать по их воле, либо пресечь страдания вместе с собственной жизнью. Были и те, кто выбирал второе. Но Элайсси слишком боялась смерти.
– Азрайлы предпочитают свежую добычу, – с горечью молвила она. – Но некоторым сестрам довелось побывать в руках не одного дракона. Если второй был сильнее первого, он пробуждал в ней страсть. Если слабее – просто пользовался по своему хотению. Даже самый слабый азрайл сильнее самой могущественной кельми.
– Скажи мне, Видящая Элайсси… – Голос Алтео стал непривычно хриплым. – Кто из азрайлов сильнее: Ральдарин или его верховный прорицатель?
– Камарис? Он очень силен. Кровь Владык дает изначальное могущество. Но Камарис стар и многоопытен. Он закалил свои способности за века. Я не знаю, кто одержал бы верх, если бы Владыка и его прорицатель вдруг сошлись в магическом поединке.
– Хорошо, – проговорил Алтео обманчиво мягко. – Как ты считаешь, могли способности Камариса передаться его сыну?
– Сила азрайлов живет в их роду, – кивнула Элайсси.
– А полукровке?
– Если отец инициирует его, он обретает силу рода полностью, вместе с драконьей ипостасью. Если нет, лишь часть способностей передается.
– А если полукровка, оставаясь неинициированным, развивает магический дар своей человеческой части? Если он становится самым сильным магом среди людей? Обретает могущество, достаточное, чтобы противостоять Верховному Азрайлу и всем его магам? Даже собственному отцу. Как тогда сравнивать силу его и Владыки Драконов?
Элайсси с недоумением посмотрела в бесцветные глаза Алтео. И ей померещилось, что блеклые зрачки вытягиваются в вертикальный ромб, как у драконов. А потом кельми поняла, что ей не мерещится. У человеческого князя были драконьи зрачки.
– Ты, – прошептала она, – ты говоришь о себе?!
Глава 49
Милость для кельми
Алтео ответил:
– Да, Элайсси. Я сын Камариса, зачатый им почти триста лет назад от человеческой магички с сильнейшим даром. Магия двух рас соединилась во мне. Как и мужские влечения драконов и людей. Каждый раз, когда я вижу кельми, во мне загорается страсть обладать ею. Но мать с детства приучила меня сдерживать драконью натуру. Не причинять боль другим созданиям ради мимолетной прихоти. Я не давал воли своей похоти. Не брал твоих сестер, чтобы потом отвергнуть, искалеченных и опустошенных душой. Я привык удовлетворять мужские желания с человеческими женщинами. В большинстве случаев человечку достаточно щедро одарить, чтобы отпустить без душевных страданий. А потом ко мне явилась ты.
Элайсси вздрогнула, когда он это произнес. Вот оно, чего она ждала и боялась.
Князь понизил голос. Его тембр был так же некрасив, как и внешность, – резкий, скрипучий. Но непререкаемая воля и властность, сквозившие в каждом звуке голоса, в каждом жесте Алтео, делали его куда привлекательнее для многих женщин, чем сотни красавцев. Но кто из тех, кто соблазнился бы его положением, разглядел бы в нем человека и мужчину? Он говорил, и в его словах сквозили чувства, не свойственные магам и правителям. Чувства, которых в нем никто не замечал десятилетиями.
– Ты, уже надломленная одним драконом. С душой, раненной его вседозволенностью и безразличием к чужому страданию. Я видел в твоих глазах боль, когда ты просила меня похитить пришелицу, не допустить рождения ребенка, позволить магии в Коэлине угаснуть, а твоей расе вымереть вместе с расой ваших мучителей. Я утонул в твоей боли.
– Но ты отговорил меня…
– Да. Я понимал, что это желание принадлежит не тебе, а твоей боли. Ты хочешь жить. И твои сестры хотят. Жизнь прекрасна, Элайсси. Каждое живущее существо достойно ее. Достойна и ты. Я хочу вернуть тебе радость жизни. Я не смогу дать тебе ребенка – из-за своей драконьей крови. Но у меня есть шанс разбудить в тебе чувства, уничтоженные Ральдарином. Мы можем попробовать. Если ты позволишь мне.
Элайсси изумленно распахнула глаза. Если она ему позволит? Она – дважды преступница и изменница. Ему – полноправному властителю, кто мог лишить ее жизни одним взмахом руки. Заплатившему за нее Рубиновым Перстнем. Он спрашивал, позволит ли она ему?
Никогда ни один дракон не спрашивал кельми, позволит ли она ему прикоснуться к себе. Алтео оказался наполовину драконом. Его естество жаждало присвоить кельми, но он веками сдерживал его. Сейчас у него достаточно силы и власти, чтобы овладеть ею немедленно, прямо в этом зале, не дожидаясь ее позволения. А он спрашивал, разрешит ли она.
Слезы брызнули из глаз. Элайсси не могла сдержать рыданий. Она встретила участие и сострадание могущественного человека, который проявлял их, не имея на то никакой нужды, просто потому, что они зародились в его сердце. И это прорвало плотину в ее сердце, воздвигнутую поколениями кельми. Боль и унижения целой расы, которые они безропотно принимали веками, вырвались наружу. Элайсси содрогалась в рыданиях. Алтео обнял ее. В его прикосновениях не было алчной похоти. Лишь чистое желание утешить.
Когда рыдания отступили, она вспомнила о заложницах, которых Ральдарин собирался убить, если не найдет ее с Ириной.
– Ты знал о моих сестрах, захваченных Верховным Азрайлом?
– Да. Держал от тебя в тайне, чтобы ты не пожелала вернуться и предать себя в его руки. Я научился идти на необходимые жертвы. Но не смог допустить, чтобы жертвой стала ты.
– Почему? – прошептала она. – Почему я? Я ведь не единственная кельми на твоем пути.
