Юнцы остановились и поглядели вслед очень легкомысленно одетой девице, цокая языками и называя её классной тёлочкой. Ещё пара странных слов.
Девица горделиво прошагала в чёботах с высоким-высоким каблуком. Даже дивно, как она ноги не переломала, идя нарочито важным шагом.
Мимо прошёл гладко выбритый мужчина, от которого запахло резким непривычным благовонием. На мужчине был тёмно-серый сюртук с портами из дорогой, слегка поблескивающей, как шёлк, ткани. Светло-голубая сорочка и шейная тряпица в пару были сюртуку. На ногах блестящие чёрные обутки, как те, что у Белкина. Мужчина презрительно смерил Яробора взглядом с ног до головы, отчего тому захотелось открутить человеку голову и насадить на странный фонарь о трёх сменяющих друг друга цветных огнях. Яробор со злости стиснул кулак, услышав короткое «Ой» от Лугоши, чью ладонь держал своей руке.
А недалече немолодая уже баба объясняла малому дитяти, что какой-то лего они покупать не будут, но ребятёнок орал во всё горло, мол, хочу, и всё. Потерявшая терпение баба поволокла дитё прочь, злая, как цепная собака. Но сие как раз не ново, бабы, утруждённые хозяйством и детскими капризами, часто брались похуже мужиков.
Мужики. Все без шапок, да и бабы простоволосы. Срам, да и только.
– Дядя Яробор, – начала Лугоша, дёрнув за рукав своего спутника и указав на другую сторону улицы, – а я знаю, что это.
– Что? – коротко спросил лесовик, подняв бровь и переведя взор в ту сторону.
– Это трактир.
Когда Яробор присмотрелся, то и правда узрел трактир. За большим стеклом было видно, как за столами сидят люди и едят, обсуждая промеж себя всякое.
– Дядь Яробор, пойдём посмотрим, – взмолилась девчурка. – Я ж никогда в трактире не была.
– Да ты только в деревню бегала людей издали смотреть. Скотину видела и избушки, – усмехнулся тот, вспоминая, как вытащил ручейницу, когда та застряла в амбаре, где тайком подглядывала, как молодые уединялись.
Она тогда горностаем обернулась, да в капкан, который на крыс ставили, попалась. Пришлось весь амбар на досочки разломать и тащить рыдающую девчурку на руках. Давно это было. Лет триста назад. Там и деревни давно уже нет, даже следа не осталось.
– Я пока в трясине не утопла, тоже в тереме жила. Кажется. Наверное, да. Плохо помню. И коров было вот столько.
Девчурка показала растопыренные ладони, явив десяток перстов.
– И свиней стокма же. А кур и гусей без счёту.
– Так уж и без счёту? – усмехнулся лесовик простоватой ручейнице, которую привечал и к которой привязался за многие сотни лет.
– У меня пальцы кончились, – не смущаясь, ответила та. – Пойдём. Я всегда хотела на трактир поглядеть. В соседнее село, когда народ ездил, всё бахвалился, как в кабаке хорошо.
– Ну, пойдём, – протянул Яробор, и они шагнули через улицу. – Токмо ты жёлтое колечко спрячь. Не по нраву мне сие. Как скот меченый.
Лугоша кивнула и убрала свой наруч за пазуху. Да и Яробор тоже положил в мошну на поясе гибкое кольцо, решив потом достать, когда надобность на то будет.
Сбоку что-то дико завизжало, заставив оглянуться. Белая гладкая низкая карета, скуля колёсами, как побитая псина, остановилась, едва не коснувшись бедра. Из оконца почти по пояс тут же вылез мужик и стал браниться как полоумный.
– У тя чё, урод, глаз нет?! Ты чё под машину кидаешься, ублюдок! Бампер после тя делать, как после тупой собаки!
Яробор побелел от ярости, почуяв, как всё нутро свело. Холоп голос повышает. На божество.
Мужик бранился, а Яробор подошёл к нему и, скрипя зубами, схватил сквернослова за горло. Тот захрипел и попытался руками разжать жилистые пальцы, стиснутые на кадыке, но слабоват он был, с лесовиком тягаться, который лосю хребет выдёргивает одним рывком, медведя шутя скручивает.
– Дядька, не надо, – звонко воскликнула Лугоша, подняв ладоши, дабы глаза закрыть, ежели её спутник в ярость впадёт. – Пусть живёт юродивый. Ну, дядька, пожалуйста. Мы в трактир хотели, а не на скотобойню.
Яробор, тяжело дыша и смиряя в себе порыв гнева, разжал руку, а потом положил ладонь на подоконник окошка.
– Язык вырву и брошу тупым собакам, может, он им более пригодится, – выскользнули тихие злые слова, обращённые к этому выродку.
Под пальцами лесного бога заскрипело железо двери, и лопнуло стекло, осыпавшись мелкими осколками на лавку и дорогу.
Тут же подскочила Лугоша и поволокла своего дядьку за собой, не желая видеть драки. Яробор, отвернувшись от обидчика, вдохнул и выдохнул. Так они и шагнули в трактир, взъерошенная девочка и древний бог, полный гнева.
Там они сразу стали рассматривать корчму. Рядом со стеклённой калиткой виднелся пустой столик с лавками, туда они и сели. Лугоша немного потрогала обитую чем-то мягоньким скамью, оставшись на самом краешке, а Яробор откинулся на спинку.
Он ещё раз глянул сквозь окно, узрев, что та карета с блудословным вы́меском стоит на месте. Только у неё жёлтые огни начали то вспыхивать, то гаснуть. В трактире же воцарилась тишина. Все смотрели на новоприбывшую парочку. Некоторые достали свои зеркальца и подняли так, что они оказались меж глазами и гостями.
– Эй, трактирщица! – крикнул Яробор кабацкую девку, что стояла недалече. – Снеди нам!
Девка, прикусив губу и поглядывая то на странного гостя, то на окно, подошла к столику. В глазах у ней читалась опаска.
Правильно. Богов бояться надобно, дабы почтение проявлять.
– Вот меню, – сглотнув комок в горле, произнесла она.
На столик легла книжка в красной обложке с буквами на ней. Меню́, тебю́, ею́. Чудные слова.
– Дядь, а что здесь написано? – спросила полушёпотом смущённая Лугоша.
– Су-ши бар, – по слогам прочёл Яробор непривычное письмо, а потом открыл книжицу. – Наверное, сушёная рыба такая, бар называется. Это, я разумею, чтоб выбрать могли по рисункам. Умно, но дорого. Одна бумазея сколько стоит, а всяк её пальцами тискает, сотрётся быстро. Хозяевам убыток будет. А рисунки нарочитые, добротные. Ты чего хочешь? – спросил он у Лугоши.
– А вот это, – осторожно показала ручейница во что-то забавное и цветное. – И вот это.
Яробор повернулся к трактирной девке, услышав меж тем тихий голос недалече.
– Это либо офигенный косплей, либо он из этих.
– Вот клоуны, – раздалось из другого угла.
Там сидело двое стражей. Стражники, коих можно опознать по таким же, что у стрельцов, пищалям, были одеты в светло-серые кафтаны с золотистыми полосками на плечах. Они, открыв рты, глядели, что будет дальше.
– Не суетись, – ответил один из них своему собеседнику, – досмотрим шоу и примем, как тёпленьких.
– Нам, – начал Яробор, пропустив мимо ушей непонятные чужие слова, сказанные явно про них, – вот эту снедь, вот эту, этот кисель, и красну рыбицу с бел зерном в листе верчёную. И крынку хладного кваса.
