Я машинально перешёл на аурное восприятие, сканируя вояку. Но нет, это просто человек. Нужно почаще общаться с нормальными людьми, а то слово «поколдовать» всегда воспринимаю буквально.
– Света, помоги воякам, – тоскливо протянул я, но прапорщик тут же взгоношился, едва вампирша вышла из ступора и сделала шаг к платформам.
– Не-не-не, отдыхайте, барышня, это неженское дело, с машинками возякаться. Все сами сделаем. В лучшем виде.
Он подмигнул Свете, а потом кашлянул в кулак и поправил видавший жизнь камуфляж. Вампирша криво улыбнулась, явив острые клыки, заставив прапорщика осуждающе покачать головой, мол, такая молодая, а уже упырь. Он вздохнул и снова засеменил к солдатам.
– Колоритный тип, – пробормотал я, провожая взглядом вояку.
– Да козёл он старый, – буркнула Света, поправив свои горнолыжные очки.
– Чем он тебе не понравился?
– Да ты видел, как он на наши сиськи пялился? Ну, на мои и Оксанины, у Ангелины там и смотреть нечего.
Моя хранительница косо поглядела на вампиршу, но смолчала, и лишь достала из кармашка формы кубик ириски, который неспешно стала избавлять от фантика. Но в рот его закинула не сразу, а сначала показала на товарняк-теплушку.
– Товарняк тоже наш.
Я перевёл взгляд на крытый старенький вагон, он, казалось, был ещё старше, чем вся техника вместе взятая, или же, не найдя ничего подходящего, железнодорожники сами ночью сбили его из старых досок. Большую дверь товарного вагона безуспешно пытались открыть два солдата, зло матерясь и дёргая вставленный в специальные пазы и прорези лом. Но вагон отчаянно сопротивлялся такому насилию, а бойцы всё лязгали железом. А на платформах закашлялся, как старый астматик, первый шишарик.
– Сейчас дёрну, – пробурчала Ангелина, согнув руку в локте, и над ладонью начал дрожать воздух.
Она психовала. Действительно психовала. И я тоже. Единственная причина, по которой я ещё не развернулся и не ушёл – это Шурочка. Я просто обязан доказать всем, что достоин.
Я вздохнул и прикусил губу. А почему я должен что-то кому-то доказывать? Мы взрослые люди и живём не в Средние века. Захотим и убежим вдвоём подальше. Просто сейчас взять и развернуться, послать всех подальше.
Вот только если за ней раз пришли, то где гарантия, что не придут второй, и не сделают то же самое, что с Анной? Если убежим, то в следующий я могу её не защитить в одиночку.
Я опустил глаза, посмотрев на одинокую травинку, пробивающуюся через трещину в асфальте. Нет, я должен.
– Ангелина, не спеши. Пусть наши новички попробуют себя. А мы постоим, советы поподкидываем, поприкалываемся.
Я взял помощницу за запястье и опустил её руку вниз, а потом обернулся.
– Велимир, Тихон, вы к товарняку. Кирилл, хватай девушек и помогайте с техникой.
При моих словах у подростков загорелись глаза, а волоты приняли задачу спокойно, без эмоций, мерно шагнув к вагону.
– Поубиваются, – снова буркнула Ангелина, уперев руки в боки и насупившись.
– Тебе не угодишь. То сама им грозила всякими карами, а теперь переживаешь.
– У меня тоже есть вшитые инстинкты. У людей материнские, а у меня ангелохранительские. Я, может, и не буду им помогать, но если какое дурное создание полезет к высоковольтным проводам… сама его убью.
Тем временем волоты подошли к вагону. Тихон легонько отстранил солдат и взялся пальцами за край двери. Застонала сталь, а потом лопнул упрямый запор. Тут же заголосил усатый прапорщик.
– Эта, командир, ты, эта, своих хлопцев угомони! Они сейчас делов наворотят! Я, это, потом не хочу за вагоны платить.
– Всё хорошо будет.
– Не, не, нехорошо. Уже убыток идёт.
Я усмехнулся. Этот прапорщик точно после смерти домовым станет, или казарменным.
Пока мы разговаривали, великаны уже залезли внутрь и стали вытаскивать деревянные ящики. Они просто брали стопку целиком и выносили.
На платформе ярко вспыхнуло, отчего прапорщик подскочил на месте и быстро развернулся, а мы вытянули шеи, вглядываясь в происходящее. Машины были закреплены обычной толстой проволокой, и вот теперь эта проволока разлеталась яркими искрами расплавленного металла. Просто к моткам по очереди подбегала рыженькая Вероника, прикасалась ладошками, и железо начинало бросать раскалённые докрасна брызги и разваливаться на половинки.
– Дед Семён на ацетиленовой горелке сэкономит, – усмехнулась Оксана, указав рукой на происходящее. – Вот! Есть же польза, а вы вред, вред.
– Да, эта, она всё пожжёт! – заорал прапорщик и побежал к огневице. – Хлопцы, отгоните эту малявку к едрене фене! Шины, шины, дура, не пожги!
Прапорщик подбежал и начал скакать вокруг огневицы, как шаман с бубном. Ну прямо заклинатель духов, и если учесть, что дух огня по-прежнему бегала от машины к машине с криками: «Всё о’кей!», то хреновый из него шаман. Благо, остальные отроки колдовского рода не вмешивались и лишь прыгали по машинам, как обезьянки в зоопарке.
– Степлер есть? – спросила вдруг берегиня, про которую я уже забыл? Медуница, кажется.
– Зачем? – обернувшись, спросил я.
– Если на рельсы под электричку хряпнутся, надо будет половинки скрепить. Зелёнкой залить.
– Не умрут?
– Там умирать некому уже. Нежить и нечисть. На неделю скотчем смотаю, а там сами залечатся, – отмахнулась берегиня.
Я вздохнул. А прапорщик снова бегал и орал. На этот раз на волотов. Те вытащили из товарного вагона помимо ящиков ещё двуствольную буксируемую зенитку, а после этого волоты с чистой совестью подошли к платформам и стали снимать машины. Вручную.
Они просто подходили к «ГАЗ-66» и поднимали его, как сундук.
– Сила есть, ума не надо! – орал прапорщик, – там же ещё один моток увязки идёт! Вы так все мосты поотрываете! Да вы совсем…
Он орал что-то ещё, но окончание слов потонуло в гуле проезжающего маневрового тепловоза. Зато его красное от натуги лицо и размашистые жесты были красноречивее любых слов.
– Что-то мне уже боязно брать эту банду, – негромко произнёс я, когда маневровый ушёл. – Хуже солдат-срочников.
– Я же говорила, – протянула Ангелина, сплюнув на землю. – С ними в бой не пойдёшь. Себе дороже.
– А кто про сражение говорил, – вмешалась Оксана, – ты их в самом деле, как срочников набери. Тебе же стоит задача только укомплектовать, ты её выполнишь, и всё. Ваканты забей, а воевать прежним составом будем. Главное, глядеть, чтоб не разбежались, как цыплята.
– Вот этого я и боюсь, – произнёс я, – за ними глядеть придётся ещё больше, чем за врагом.
Мы замолчали. А прапорщик крутанулся, как укушенная оводом собака, и побежал к нам.
– Эта, командир, вы пока езжайте. Мы сами как-нибудь схреначим всё это, без вас. Мы, эта, в парк себе поставим, а потом сами на марш. Я позвоню. Езжайте.
