Я не стал ему мешать с этим оружием, но и настоящий пистолет вручать не решился.
– Во-первых, при исполнении я для тебя товарищ капитан, а во-вторых, враг не даст тебе времени на подготовку.
– Тяжело постоянно его греть, – отозвался Кирилл, надув губы.
Парень, живший отшельником, совершено не умел прятать эмоции. Он был как ребёнок. Опасный, но наивный зверёныш.
– Вот и тренируйся. Постоянно тренируйся.
– Я тогда не смогу всех остальных нормально тянуть, – пожал плечами паренёк, прыгая на месте, а я чувствовал поток колдовской силы, создающий слабенький пирокинез.
– У тебя сейчас всё не БГ, нужно чтоб хоть один постоянно на дежурстве был, – парировал я.
– Я тогда Кирей постоянно буду, его легко чинить, он мелкий, а Макс пусть про запас будет. А здоровяка вместо щита, он и так уже подранный, как тряпка.
– Хватит трепаться! К бою!
Паренёк снял травмат с предохранителя и рванул с места. Одновременно с этим поле заполнилось непонятным белым шумом, похожим на колдовскую метель.
Я прищурился, переходя на экстрасенсорное восприятие, стараясь разглядеть петляющего как заяц лича, но смог узреть тонкую нить контроля, тянущуюся в белое марево от склянки с младенцем-игошей, и тонущую в этой пурге. Это походило на дымовую завесу, только колдовскую.
Колдун-самоучка смог сделать защиту от сканирования? Наверное. Ничем иным это быть не могло.
Я услышал сопящую Ангелину, которая вцепилась в стойку плаката так, что под её пальцами тонкий металл слегка погнулся, оставляя отпечатки.
А мне пришлось сосредоточиться, делая несколько глубоких вдохов. Если отсеять ауры мелкой живности и людей, общий магический фон и помехи от электроприборов, то можно было различить контуры тела паренька, контрастной кляксой мечущегося по полю. Шурочка бы сделала это сразу, но я не был силен в сенсорике. Мой конёк – это колдовские щиты.
Я открыл глаза. За это время Кирилл уже приблизился к чучелам. Лич сейчас не щадил мёртвое тело, выжимая из него больше, чем может обычный человек. Этот эффект описывался ещё в старинных книгах, когда одержимые духом превосходили людей в силе.
– Ай-яй-яй, – запричитала незаметная берегиня, от которой пахло лекарствами и спиртом, – он же все связки сейчас порвёт. Придётся степлером скреплять.
– Ты всегда такая живодёрка? – не оборачиваясь, поинтересовался я.
– Нет, только по средам, – ответила она, – в обычные дни ещё хуже. Что их жалеть? Я помню, под Сталинградом попали под артобстрел. Тащишь раненого, бабах, всё звенит, а потом понимаешь, что тащишь только половинку. Там некогда жалеть было, а здесь некого.
– Тебе сколько лет? – медленно повернувшись, спросил я. Берегине на вид было не больше, чем школьнице-выпускнице.
– Я, как вся нежить, свою жизнь не помню. Помню только то, что после смерти. А берегиней-то стала в сорок первом, на третий день войны. Меня сожгли вместе со всей деревней. Я даже не сразу поняла, что нежить, думала контузия, амнезия. Мне всего семнадцать стукнуло, если по паспорту судить, да и сейчас так выгляжу. Зато войну всю помню. Больно было без потоков силы, как наркоману при ломке, это сейчас дышу свободно. Тогда только спиртом и глушила боль, после войны пряталась по подвалам и психушкам. Потом меня нашли и приютили другие берегини, – она привстала на цыпочки и поглядела в поле. – О, чего откаблучивает!
Я быстро повернулся и поглядел в сторону мишеней. Кирилл уже метался между чучелами, орудуя ножом. А потом сверкнуло что-то алое, и одно из чучел разлетелось обрывками одежды и клочьями соломы.
– Знатный вояка будет, – снова произнесла Медуница.
– Его сила не в этом, – покачал головой я, – он воин второго эшелона. И он всю свою ораву умеет держать.
Медуница пожала плечами, а Кирилл погасил метель и лёгким бегом направлялся обратно.
Следующей была Верника. Девочка никуда не побежала, она лишь вскинула вверх руку, закричав во всё горло.
– А́гни!
Вокруг неё вспыхнула трава, а потом ветер погнал пожар в сторону чучел.
– Э! – так же громко закричал усатый прапорщик, – чучела казённые! И там подъёмники от мишеней! Прекращай баловаться!
– Зачем? – спросила огневица, улыбаясь, как ребёнок на новогоднем утреннике.
– Не надо жечь! – заголосил прапорщик.
– Жарко. Ярко. Красиво, – озвучила своё мнение Вероника, показав на пожарище рукой.
Я заметил, что её свитер тоже слегка дымился, а в волосах бегали огоньки, как по тлеющей бумаге. Над девочкой легонько дрожал раскалённый воздух.
– Туши свою пиротехнику.
– Нет! – выкрикнула огневица и вытащила откуда-то из-за пазухи мутную пол-литровую пластиковую бутылку. Прапорщик тут же протянул руки.
– А ну отдай бензин, дура!
Девочка ловко вывернулась и швырнула бутылку в поле. На месте приземления сразу возникло большое облако огня.
К нам уже подъезжала пожарная машина с военными номерами, а выскочившие оттуда солдаты стали разворачивать пожарные рукава.
Тем временем Вероника достала медицинскую пробирку с какой-то желтоватой гадостью. Как только она под крики усатого прапорщика подняла руку вверх, я сжал кулак, собирая силу. Пробирка застыла в воздухе, а огневица повисла на ней, как на турнике.
Я ещё раз дёрнул кулаком, и девочка, ойкнув, разжала пальцы, а пробирка прыгнула мне в свободную ладонь.
– Что это?
– Моё! – тут же отозвалась огневица.
– Понятно, что твоё. Что это?
– Жижа.
Я вздохнул и бросил пробирку Ангелине, которая уже отошла от колдовской метели. Моя хранительница поймала вещицу на лету, быстро открутила пробку и нюхнула.
– Напалм.
– Моё! – снова заорала огневица, сжав губы.
Казалось, она готова сейчас разреветься от досады, как ребёнок, у которого отобрали мыльные пузыри.
Я разжал кулак и снова сжал его. Пожарный шланг, уподобившись дикой змее, хлестанул девочку одним из колец по пятой точке. Всё бы ничего, но он был мокрый, да ещё вдобавок дырявый, отчего на огневицу попали тонкие холодные струйки. Девочка тут же завизжала, закрываясь руками.
– Нет! Вода! Нет!
– Ещё хочешь? – громко спросил я, пристально глядя на неё, как на непослушное дитя.
– Нет. Плохо.
– Тогда слушайся. Жечь нужно только то, что я скажу.
– Скучно.
– Мы не веселиться здесь собрались. Будешь баловаться, отдам инквизиции. Они тебя в бассейне утопят. Медленно, – зловеще процедил я.
– Буду слушать.
Я подошёл ближе и обнял горячую, как батарея отопления, девочку.
