Пространство освещалось лучиками солнца, бьющими из-под тёмных штор на нескольких крохотных окошках.
Мы всю ночь расставляли машины и общались с вновь прибывшими, а потом вырубились, успокоенные защитой барьера местного бога. Среди полулюдей-полузверей были не только волки. Волкудлаки припёрлись всей стаей с волчатами и одной беременной волчицей, оказавшейся самкой Первого Клыка. Оксана сразу окрестила её скво, вспомнив старый фильм про индейцев.
Стук повторился. Я неохотно потянулся, ощутив на себе почти невесомую Ольху, которая по своему обыкновению спала у меня под боком, как замёрзшая кошка. Девочка сразу открыла глаза и, вцепившись пальцами в край верхней полки, одним текучим движением заскочила на неё, а потом стала наблюдать оттуда, развалившись на животе, подложив руки под подбородок и качая в воздухе согнутыми ногами.
На полке напротив спала Александра, а над ней Ангелина. Моя хранительница хоть и говорила, что не умеет спать, но в свой режим энергосбережения, неотличимый от сна, иногда проваливалась на пару часов. В самом тёмном углу, закутавшись в одеяло и заклеив щели между шторкой и окном чёрным скотчем, дрыхла Светлана. Над ней храпел молодецким храпом Володя, которого только я за ночь раза три толкал.
Две другие полки пустовали. Они предназначались для Оксаны и Медуницы.
Лич Кирилл всей свой многоликой толпой и девчата-нелюди ночевали в выделенном им «Тигре». Нелюдям комфорт был не нужен, достаточно просто присесть поудобнее на седушку или на пол.
Снова стук.
Я встал и сунул ноги в ботинки, тихо стукнув пальцами по высокому голенищу. Сработало хорошее туристическое заклинание, и шнурки натянулись, а потом стали с ловкостью маленьких чёрных змеек сами зашнуровываться. Кстати, о змее. Полоз спал уже месяц, не выныривая из своего мягкого и тёплого убежища в моём рюкзаке. Я не тормошил древнего духа, когда надо, тот сам проснётся.
А я спать вчера вырубился прямо в форме, только сняв куртку, которую подстелил под голову.
Опять стук. Кто же там такой настойчивый. Свои бы просто открыли дверь да вошли, а этот долбился, готовый всех переполошить. Я переборол своё желание посмотреть на гостя экстрасенсорным восприятием и прошёл мимо небольшого тамбура-прихожей, где ютились умывальник и распределительный щит.
Распахнутые двери заставили поморщиться от яркого полуденного солнца, ударившего прямо в глаза.
– Он есть мой руцей! – с порога раздался гневный детский голос.
Его обладательницей являлась та девчонка, что всюду сопровождала психованного Яробора. Она, как прежде, была одета в незабудковый сарафан, накинутый поверх белой футболки. Розовые кроссовки соседствовали с бледно-серыми портянками-обмотками.
Серые глаза девочки гневно сверкали, алые губы были обиженно надуты, как у ребёнка, у которого отняли конфету.
Я зажмурился и снова открыл глаза.
– Какой ручей?
– Мой! – выкрикнула она, а потом затараторила, едва не топнув ногой, – твоя девка без моего ведома пошла к моёму ручью! Пусть прочь пойдёт!
– Какая девка? – переспросил я, оглянувшись на свой женский коллектив.
Если посудить, то девок у меня теперь даже очень много, но самая близкая была на месте.
– Наглая!
– Пойдём разберёмся, а то всех разбудишь.
Спустившись по металлической лесенке с небольшой ребристой площадки, положенной поверх дышла прицепа, я осмотрелся. Волоты дрыхли на солнышке, расстелив под себя брезенты от мотолыг. Под самим прицепом и в его тени одной большой кучей валялись волкудлаки. Всё остальное оставалось недвижно и сонно. Только один солдат из приданных нам водителей ковырялся в телефоне, приоткрыв дверцу машины. Он вытянул руку, щёлкнул на камеру волков и снова стал водить пальцем по экрану.
Девочка быстро побежала вперёд, проскальзывая между зарослей крапивы по тонкой тропинке. Она периодически останавливалась, чтоб нетерпеливо дождаться меня, потом снова ускользала. Вскоре мы выскочили к небольшому не то озерцу полутора метров в поперечнике, не то к чистой лужице, поросшей по краям высокой травой. И прямо посреди этого озерца валялась наша незабвенная Оксана. Вопреки обыкновению она валялась в воде лицом вниз прямо в форме.
– Се есть мой руцей! – громко повторила девочка, показав пальцем на мою подопечную.
– Поваляется и уйдёт, – пробурчал я, не имея никакого желания вытаскивать мокрую навью из ручья, – тебе что, воды жалко?
– Мне не жалко водицы, но он мой.
Девочка вздёрнула голову к верхушкам деревьев, а потом начала вытирать кулаком слёзы, побежавшие по лицу.
– Ты не поймёши мя, человече, – произнесла она дрожащими губами, а потом сердито посмотрела в мою сторону, – я дядьке жалиться буду. Там омут есть, пусть там полощется.
– Хорошо, помогу твоему горю.
Я вытянул руку и, сонно моргнув глазами, начал колдовать. Вокруг кисти едва заметно задрожал воздух. Одновременно с этим ткань на воротнике Оксаны натянулась. Я почувствовал себя магистром Йодой, вытаскивающим звездолёт из болота, приводя утопленницу в вертикальное положение. Навья недовольно повела глазами сначала на меня, а потом на девчушку.
– Ябеда, – коротко бросила она, когда я тихонько поставил её на ноги.
С камуфляжа Оксаны лилась ручьями вода, но она не замечала такого неудобства.
– Где омут? – спросил я у девчонки, подойдя ближе к подопечной, и легонько подтолкнув.
– Я покажу, – ответила девочка, быстро побежав вперёд, вытирая высыхающие слезы.
Мы прошли сквозь заросли, утоптанные свежей колеёй. Там же рядышком нашёлся и УАЗик начальника штаба вместе с водителем, набирающим в чёрное резиновое ведро воду. Солдат коротко бросил: «Здра жлаю», и плеснул на свой автомобиль. Брызги едва не задели нас, но я промолчал. Впереди медленно текла речка шириной примерно в десять метров. Тёмная вода, заточенная в глинистые берега, едва подёрнулась рябью. С противоположного берега она заросла камышом, в котором отрывисто крякала одинокая утка. Берег спускался немного вниз, и на нём виднелись следы мелкой живности и водителя.
Оксана подошла к самой кромке воды, вытянув правую ногу и нырнув носком ботинка в прозрачную воду. Навья присела и опустила в водоём пальцы рук.
– Градусов двадцать. Зачётно, – произнесла она, неспешно выпрямившись, с раздумьем поглядывая на едва колышущееся зеркало с медленно плывущими по нему палыми листьями.
А потом стала раздеваться.
– Не утонет? – спросил я у девочки, заметив, что боец замер с ведром в руках, присев у воды с открытым ртом и блестящими от такого подарка глазами.
– Не, – отмахнулась та, – омут две сажени. Берега склизкие, но не трясина. На дне всего одна коряга, и та в сторонке.
Оксана бросила на траву футболку, вытащила ноги из ботинок, выскользнула из штанов, а потом ловким движением стянула трусы. Боец непроизвольно сглотнул, совсем ошалев от такой картины.
