Квак поклонился, а Яробор снова взял демоницу. На сей раз осторожно, да под руку. Туман впустил к себе, дав дорогу к лесу. Лесной бог оставил деву пред её шатром, дабы она в порядок себя привела, а сам домой.
Стоило двери в терем захлопнуться, так Яробор прямо там и сел, прислонившись спиной к бревенчатой стене. Пришла дрожь. Дыхание стало тяжёлым, словно он без колдовства колоду десятипудовую целую версту на хребте нёс. Не всякий раз приходится княжну преисподней стращать, хоть и младшую, но опасную. Глаза его смотрели вперёд, но ничего не видели. Перед ними до сих пор была демоница, а уши слышали: «В аду сгноят».
– Это мы ещё посмотрим. Посмотрим, – пробормотал Яробор.
– С вами всё хорошо? – раздался голос рядом.
Яробор повернул голову. Предо ним стояла горничная, жена жреца-электрика. Она наклонилась и вытирала руки о передник. Яробор не ответил, глядя на помощницу.
– Может, горячего кофейку? Или что покрепче?
– Что у тебя есть?
– Коньяк у мужа отобрала, он, зараза, в супермаркете взял, когда за лампочками телепортировались недавно.
Яробор посмотрел немного, а потом ответил.
– Давай и то и другое в одной чеплашке.
– Плохо будет.
– Хуже не будет, – усмехнулся лесной бог, а потом откинул голову, гулко стукнувшись о дерево. – Праздник мне нужно придумать. Во имя меня такого дерзкого и такого глупого. У всех богов праздник есть, а у меня нет. Непорядок.
Глава 23. Колдовское i
Я отложил в сторону дописанный план-конспект и взял в руки плоскую жестяную консерву. Остальные лежали в картонной упаковке от сухого пайка. Когда тихонько потянул за краешек фольги, запахло перловой кашей.
Рядом копошилась Ангелина, доставая из сумки небольшие коробочки. Облокотившись на край стола, сидела Ольха. Лесавка теперь целыми днями пропадала в чащобе, возвращаясь, только когда проголодается.
– На, ешь.
Я подвинул консерву девчушке, и та, широко улыбнувшись, схватилась за ложку. Я за два года наконец-то научил дикую лесную нечисть пользоваться столовым прибором. Только взяла она его не так, как полагается, а как-то по-детски, стиснув в кулаке.
– Не так. Смотри.
Я поднял свою ложку и показал девочке. Она недовольно сжала губы, а я подцепил горячую кашу краешком и поднёс ко рту. Но съесть не получилось. Сработало похудейное проклятие и перловка зашевелилась кучкой опарышей, а кусочки мяса почернели и, обретя тоненькие щупальца, вцепились в нержавейку. Раздался тонкий противный писк протестующей еды. Мне ничего не осталось, как положить порцию на стол. Как говорится, опять превышен лимит калорий. Зато Ольха радостно схватила мои шевелящиеся припасы и отправила в рот. Она любила такие метаморфозы еды и часто ждала, когда проклятье создаст такой морок.
– Нашла, – произнесла Ангелина и положила на край спальной полки несколько небольших упаковок.
– Что там? – спросил я, отодвинув пытающийся убежать обед.
Ольха сразу придавила беглую консерву с тефтелями, которая, роняя капли подливы, сама вскрылась, уподобившись раку-отшельнику с его ракушкой-домиком. Жёсткие лапки заскрипели о толстую фольгу. Галеты покрылись толстой шапкой бледно-зелёной плесени.
– Там хорошая вещь, – ответила моя хранительница и стала открывать картонные коробочки с японскими иероглифами на крышках.
Внутри оказалась упаковочная бумага и плёнка с пузырьками. Потом на свет появились несколько стеклянных колец, каждое сантиметров двадцать в диаметре. Они больше всего походили на согнутые в бублик люминесцентные лампы. Сами трубки были толщиной с палец.
А следом на развёрнутый спальный мешок упала небольшая китайская монета с квадратной дырочкой и рулончик пластыря.
Ангелина протянула мне монету и пластырь, а потом стянула с себя футболку и повернулась спиной.
– Прилепи.
Я вздохнул и развернул пластырь, оторвав два куска зубами.
– Это, вообще-то, набор для костюмированного представления.
– Ну и что? – бросила через плечо Ангелина, – я все равно имею право. Я настоящая. А эта тварь – подделка. Она тоже шоу устроила.
– Куда лепить?
– Между лопаток.
Я ещё раз вздохнул и крест-накрест прилепил монетку к коже, а потом разгладил пластырь пальцем, чтоб лучше приклеился.
– А где твои настоящие?
Монета вспыхнула гранями и символами, а потом за спиной медленно проявились крылья, похожие на лебединые. Они были небольшие, не больше полуметра каждое. Перья сияли белым огнём, освещая кунг и отражаясь в металлических деталях и изумрудных глазах лесавки, жующей тефтели и кашу так, что за ушами трещало. Одежда Ангелины тоже засветилась призрачным сиянием, как под дискотечной ультрафиолетовой лампой.
Ангелина слегка повернулась, приоткрыв рот и думая, что ответить. Показался профиль груди первого размера и кубики спортивного пресса.
– Когда можно будет домой, тогда и появятся, – наконец, ответила она с тоской в голосе.
– А для этого нужно, чтоб я умер, – произнёс я.
– Для этого нужно чтоб ты умер, а я сделала все возможное, чтоб ты жил. Это главное условие. Если будет незачёт, тогда мне дадут нового человека, но не раньше, чем через сто лет. Я не хочу ждать так долго. Я домой хочу. И все из-за этих. Из-за дасуней и демонов. Это они заключили договор с Люцифером. Они обманом втянули многих в восстание. А потом предали всех.
Мы несколько секунд молча глядели на Ольху, которая тыкала карандашом в шевелящуюся котлету, выползшую из полиэтиленового пакета. Котлета при каждом прикосновении вздрагивала и противно верещала, как поймана летучая мышь. Потом Ольха ткнула в котлету вилкой, насадив на зубцы, и откусила большой кусок, испачкав подбородок и губы.
Я усмехнулся и поглядел на свою Ангелину, а она вздохнула, повернулась с одним из колец в руках ко мне, а потом вдруг упёрлась мне лбом в плечо.
– Я устала за эти тысячи лет изгнания.
– Ну, хватит, – произнёс я, слегка приобняв девушку, – ты же мой ангел-хранитель, а я тебя утешаю. Должно быть наоборот.
– Я знаю, но я устала.
Она выпрямилась, глубоко вздохнула и натужно улыбнулась.
– Сейчас проверим.
Ангелина подняла руки, а потом разжала пальцы. Стеклянное кольцо, слегка качнувшись, повисло в воздухе в десяти сантиметрах над головой. Тихонько тикнув спрятанным внутри стартером, оно моргнуло и загорелось ярко-оранжевым неоновым огнём.
– Не то.
Ангелина убрала в сторону тут же погасший нимб и повесила другой. Он зажегся густым темным сиянием дискотечной ультрафиолетовой лампы, заставив вспыхнуть белые вещи синим, а фосфорные цифры на часах бледно-зелёным. Ольха оскалилась и тихонько хихикнула.
