Все рухнули на землю. Сразу застрекотало оружие с обеих сторон. Орки стали разбегаться по укрытиям, отстреливаясь на бегу.
– Бегите, я прикрою! – раздался со стороны ДОТа звонкий девичий голос.
Мой крик потонул в длинной очереди тяжёлого пулемёта, выстрелов стомиллиметровых пушек и грохоте гранат. Мы подскочили и рванули с места. Я поддерживал остатки барьера, а тролль сорвался с места и двинул за нами, держа щит горизонтально, словно прикрывая от пуль, летящих вдогонку.
Незримая стена Яробора пустила нас домой, и тогда мы выдохнули, пройдя ещё несколько десятков шагов.
– Живы, Шарик, живы, – произнесла обычно меланхоличная Оксана.
Клык не ответил. Он быстро дышал, как загнанная собака, высунув длинный алый язык.
Я нагнулся, сплюнул вязкую слюну. Когда разогнулся, посмотрел на наших спасителей.
Тонкая фигура в полной экипировке подняла руку и на неё сел маленький сокол. В другой руке, которую она картинно упёрла в бедро, был новенький РПК-16. По выбивающейся из-под шлема и балаклавы длинной белоснежной косе пробегали искорки тлеющих разрядов, перескакивая на экипировку.
То, что я принял за тролля, неподвижно стояло и держало как автомат КПВТ. Тяжёлый пулемёт, позаимствованный у БТР-80, размещался в самодельной сварной конструкции, сделанной из труб и уголков.
– Спасибо тебе, Соколи́на, – произнёс я и шагнул к девочке.
– Ложись! – вместо этого крикнула она, прячась за голема.
Я обернулся. Мимо пронеслась, оставляя фиолетовую трассу, заколдованная пуля орды. А может, это наша секретная разработка, доставшаяся врагу?
Барьер все же сильно затормозил пулю, и она упала в траву, словно камешек.
Взвизгнул и заскулил Белый Голос, схватившись ладонями за ногу. Потерявшая энергию пуля не пробила конечность, но ударила с такой силой, что сломала кость.
Третья пуля попала точно в меня. В грудь словно ударили ломом. Я упал на спину и закашлялся. Не от пули, ткнувшейся в бронежилет, а от удара об землю. Но ничего, главное, мы дома.
Глава 11. Яробор и шаг через себя
Солнце село за кромки деревьев, забрав с собой не только свет, но и тепло. В воздухе зазвенели вездесущие комары, извещая о наступлении вечера. Гнусы-звонцы́ собирались в гулкие стаи и искали себе прокорм. От этих окаянных тварей, коих в нынешний век звучно называли паразитами да москитами, не было спасу даже божеству.
Яробор сидел на крыльце своего терема и смотрел в лес. Уже много времени прошло, как ушёл Андрюшка, и хозяин терема начинал беспокоиться. Не боязно, что на него нападут дикие звери, ибо животины были в строгом подчинении. Яробор боялся, что парень наложит на себя руки. И что это за бог он такой, ежели жрецы его от суицида сдохнут. Значит, не уберёг, значит, не осилил. К тому же из-за леса слышались частые взрывы и выстрелы. Те целыми гроздьями разрывали тишину, сообщая, что идёт бой. Войско все всполошилось, бегало, суетилось, да токмо на звук не могло найти ворога. Лес, он такой.
Яробор поднял со ступени соломинку и сунул в рот, став неспешно жевать, аки сытый лось. Сухая соломина была совершенно безвкусной. Она лишь отвлекала мысли.
Рядом слышался беспрерывный плач, переходящий то во всхлипывание взахлёб, то в надсадный вой. Яробор повёл глазами. Плач раздавался из-за угла терема. Поморщившись, он встал с пахнущих сосновой смолой свежеструганных ступеней и направился к этому плачу.
За углом обнаружился тот ряженый, как девка, пацанёнок. Лесной бог много чего повидал за свои тысячелетия, и юродивых всяких разных, и людей, что едят друг друга, и женщин, убивающих своих чад, и даже мужеложцев видел, но вот чтоб они не таились и рядились в женские тряпки – такое первый раз.
Это несуразное чудо ревело в три ручья, сидя на небольшой поленнице, особливо сложенной для Настьки, чтоб бегать недалече было.
Яробор смотрел, а внутри росла тоска. Не бросать же этого юродивого под открытым небом на ночь глядя. Он зла никому не сделал.
– Ты чей будешь? – Поправив шкуру на плечах, спросил лесной бог.
– Я? – всхлипывая, спросил ряженый.
Он провёл по красным глазам ладонью, утирая горючие слёзы.
– Ты кого здесь зришь окромя меня? А кто я, я и так ведаю. Ты-то кто?
– Женя.
– Что припёрся сюда, Женя? – выбросив соломинку, спросил Яробор.
Создание снова подняло глаза, несколько раз тяжело вздохнуло, а потом разразилось воем по-новому.
– Я не по-о-омню-ю-ю, – донеслось сквозь плач.
– Как это, не помню? – поднял Яробор брови. – Не бывает такого. Ты к моему дому пришёл, а уже и не помнишь, зачем?
– Не помню-ю-ю. Ничего не помню.
Хозяин обернулся. На вой вышли все домочадцы. Настька качала головой, хмурый Антон презрительно глядел на ряженого, Лугоша, насупившись, таращилась на парня, как на несуразную невидаль. Наивная она ещё, не ведает, что и так бывает. Даже анчутки вылезли из-под печи и высунули мордочки из-за сруба.
От стоящего чуть поодаль электрика опять несло хмельным. Яробор уже и со стрелецким головой говорил, и торговцам запрещал, да все равно тот пьян. Не до него было всё время, и дознание на потом откладывалось. Одни несуразицы со всех сторон валятся. Забулдыге зелено вино само в руки попадает, нерадивого стражника чуть опричники не казнили, а дьяка опять до смерти ряженые отроки доводят. Словно козни кто строит.
Яробор замер.
«А ведь и взаправду, – думал он, – дело-то нечисто, уж чует моё сердце. И как я сразу-то не сообразил? И даже разумею, кто жизнь портит. Княжна преисподней. Не получилось пса натравить, хочет из-под меня опору выбить. Сейчас жрецов лишит, потом ещё какую кознь устроит. Эта же не успокоится, пока жизнь не испоганит. Не ровен час, обвинит меня в разврате этих людишек, что один кат-палач лютый, убивающий и пытающий по моей указке, другой спился, а третий не вынес тяжести моего самодурства и наложил руки на себя. А ведь это наоборот я их из пучин зла вытаскиваю. А скажет стервозина, опорочит моё имя. Но я её перехитрю».
Яробор легонько стукнул кулаком о ладонь, а потом перевёл взгляд на электрика, прищурившись и зло ухмыльнувшись.
– Поди-ка сюды́, – поманил он пальцем.
– Я? – качнувшись и моргнув пьяными глазками, произнёс тот.
– Иди, иди. Не бои́сь. А то хуже будет, – повысил Яробор голос.
Жрец-помощник, шатаясь, подбрёл к хозяину заимки, и тот смерил его недовольным взглядом. Не по нраву лесному богу это пропойство. А Ивашка отводил виновато глаза. Не бывает так, чтоб человек тайком горькую пил и не при делах был. Убить можно нечаянно, сломать можно нечаянно, а напиться нечаянно нельзя.
Иван-электрик стоял под колючим взглядом, теребя порты пальцами, как пакостный отрок.
