– Ну как же Соснова? – продолжила женщина мягко и отрешённо, – Сидорова она. Сидорова.
Она словно не допускала мысли, что Оксана могла сменить фамилию, например, выйти замуж. Хотя я сам дурак, только глупости и могу ляпать.
– Конспирация, гражданочка, – ответил я, сделав несколько небольших шагов, и взяв стоящую как манекен Оксану за руку. – Зло не дремлет.
Я потянул навью за собой, роясь свободной рукой в кармане.
– Пойдём, – прошептал я. – Пойдём. Потом всё.
Оксана словно обречённая на казнь, безвольно последовала за мной, неотрывно глядя на женщину, а та вдруг вцепилась ей в другую руку.
– Не уходи. Не уходи! – донеслось вслед.
Голос женщины готов был лопнуть туго натянутой струной и сорваться в безумие.
– Гражданочка, – просипел я снова, повернувшись и протянув смятую визитку, оставшуюся ещё с тех времён, когда мы решили организовать контору ловцов нечисти на платной основе. Типа, охотники за привидениями, – Позвоните вечером. Сейчас нам надо бежать. Честно.
Женщина ещё немного подержала навью за руку, а потом пальцы её разжались, и мы пошли. Я боялся ещё раз оборачиваться. Ноги подкашивались, а мир поплыл. Я лучше бы сразился с ордой эмиссара, чем ещё раз выдёргивал дочь из рук матери.
Рядом шла контуженая Оксана. Наше отступление и бегством не назвать, просто два ковыляющих инвалида. Через десять шагов я свернул в переулок, тяжко выдохнув. Там быстро затащил девушку в пивнушку. Что поделаешь, если это самое ближнее что попалось на пути.
Я развернулся, взял утопленницу за плечи и легонько встряхнул. На нас поглядывали, наверное, думая, что мы совершенно пьяны.
– Ты как?
– Я её не помню, – прошептала Оксана, – я её не помню. Это нечестно. Нечестно.
Она замолчала, а потом упала на колени и упёрлась прямыми руками в грязный кафельный пол.
– Это нечестно. Это несправедливо. Лучше бы я насовсем умерла. Меня всего лишили. Жизни, семьи, памяти.
– Оксана, всё образумится, – ласково произнёс я, присев рядом, мельком глянув на двоих алкашей, пьющих крепкий спиртной напиток прямо у стойки.
На продавщицу, которая брезгливо глядела на нас.
– Все прочь, – процедил я.
Во мне всё начинало закипать. Окружающие нас люди, опустившиеся от алкоголя до состояния зомби, чавкали и бормотали ватными языками нецензурные фразы. Им было всё равно на то, что девушка не могла вернуться в семью, что она страдает от свалившегося на неё проклятья. Это бесило. Последнюю искру в сосуд с бензином негодования бросила продавщица.
– Я ща ментов вызову, – бросила она, развернувшись к наполняющейся из краника бутылке.
– На хрен, свалили все! Иначе поубиваю! – закричал я и сделал жест рукой, отчего два алкаша просто вылетели через разбившееся мелкими брызгами окно, прокатившись по тротуару пару метров.
– Виталик! – истерично завизжала продавщица, – ментов зови!
Возникло огромное желание заткнуть её, причём навсегда, но тут встала с пола Оксана.
– Это нечестно, – прошептала она.
Я хотел что-то возразить, но наткнулся на совершенно серые, лишённые зрачков, радужки и белков глаза. Серые, как осенняя река. Навью затрясло, а вокруг неё забурлила сила. Я видел уже такое, там, на мосту, когда встретил богиню реки Топь. Только масштаб силы другой, много меньше. Лишённая ранее колдовских способностей навья теперь была ровней мне, может чуть сильнее.
– Это нечестно! – вдруг закричала девушка истеричным надрывным голосом, а по её щекам потекли слёзы.
Сила вскипела первобытной яростью древнейшей из стихий, той, что не принимает чьих-то оправданий, не желает знать преград, не считается ни с чьим мнением. По стене прошла трещина и из неё ударила струя воды, заливая прилавок и кафель.
Завизжала продавщица. Выскочил из внутреннего помещения испуганный мужчина, видимо владелец магазина.
– Это нечестно! – снова заорала Оксана, давясь слезами.
Дрогнула земля. За окном вспучился асфальт, лопнув большим нарывом, и из него вырвался ледяной фонтан. Всё стало мокрым. Вода сочилась даже с потолка, падая многочисленными тонкими струйками.
Я быстро оглянулся, а потом сделал шаг и обнял девушку, начав гладить ладонью по волосам.
– Ну всё. Тихо. Не плачь. Мы сейчас домой, а потом разберёмся.
Не нашлось у меня других слов, чтоб успокоить девушку. Только такие.
– Ну тихо, – шептал я и гладил русалку-утопленницу, – всё образумится.
Оксана рыдала в три ручья, нечленораздельно роняя слова.
– Я-мёртвая-а-там-мама. Я-к-маме-хочу.
– Нельзя, солнышко, ты её напугаешь. Потом всё решим. Сейчас мы пойдём домой и там решим. А на маму я маячок кинул. Найдём. А сейчас пойдём, – шептал я ей как маленькому ребёнку, гладя чёрные, как смоль волосы, пахнущие рекой.
– Куда? – спросила Оксана.
– К мамонту этому. Он домой в лагерь отвезёт.
Я осторожно повёл за собой девушку, заметив, что с нашим уходом поток воды прекратился, зато начинало течь там, куда мы ступали. Струи чистой тёплой воды ласковыми котятами подкатывали к самым ногам навьи, так что мы шлёпали по лужам. Вода пробивалась отовсюду, встречая нас. Она вытекала из ливнёвки, пробивалась из-под канализационных люков, выливалась из подвалов. Порой просто раздвигала тротуарную плитку, как ростки травы землю, образуя родники.
На нас смотрели. Нас фотографировали, но к нам не подходили. Боялись.
Я вёл Оксану кратчайшим путём. А все встреченные фонтаны тянулись к ней, словно старались притронуться и утешить. Они роились мириадами радужных брызг, окутывая нас сырой вуалью.
Когда мы проходили мимо большой поливальной машины, её оранжевая цистерна вспучилась, как просроченная консервная банка, а потом разошлась по швам. Холодные потоки хлынули на асфальт, потянув свои щупальца к навье.
Я шёл и шептал всякие глупости, лишь бы только не замолкать.
– Вот видишь, нас с помпой встречают. Ты говорила, мол, ты флешка к регистратору, флешка к регистратору. Ну пусть флешка, вот только флешка с установочными файлами.
– Какими? – сквозь слёзы спросила девушка, шлёпая ботинками по лужам.
Её чёрная футболка промокла насквозь. По волосам на землю текли струи. Я сам был ненамного суше.
Я поднял правую руку и покрутил кистью, как фокусник, подбирая слов.
– Ну… Ты теперь божество. Установка завершена успешно.
– Какое-я-божество? – обнимая себя руками, спросила Оксана.
– Водное. Сама же видишь. И омут твой. И лягушата тебя госпожой кличут. Ты теперь хозяйка реки.
Я прикусил губу, понимая, что действительно оказался прав. Ведь она теперь как Топь, разве что речушка была куда меньшего размера, а значит, и божество значительно меньшей силы.
