Звонок раздался сразу, как только я отключил ноутбук и вышел из режима трансляции сигнала Wi-Fi. При работе в этом режиме трубка не может работать как телефон.
— Здравствуй, Виктор Вячеславович, — раздался голос майора Никифорова. — У тебя опять какие-то проблемы с машиной?
— Здравствуй, Вячеслав Петрович. Не с машиной, а с бензином. Бензина нет. Но есть необходимость к Алексею Алексеевичу съездить. Требуется кое-какие вопросы обсудить…
— Понял. Я сейчас подъеду. Канистры тебе хватит? Это десять литров.
— Хватит. Буду тебе премного благодарен.
— Сочтемся…
— Тогда я тебя жду.
Восемь километров — это совсем рядом даже для внешне разваливающегося на ходу старенького «уазика» Никифорова. Да и звонил он, судя по звуку двигателя, что доносился в трубке, уже с дороги. Не успел я даже чай выпить, как услышал в форточку звук того же двигателя. И, поставив недопитую чашку на стол, вышел к калитке встретить его.
Вячеслав Петрович у нас в бригаде слыл большим специалистом по автотехнике, хотя сам служил в оперативном отделе штаба бригады. Но порой, когда возникали проблемы с какой-то техникой в гараже, предположим, с двигателем какой-то из БМП, автомеханики приглашали майора себе в помощь. Он никогда никому не отказывал. И свою списанную со службы машину не просто восстановил, но и ездил на ней там, где и танку было впору застрять. Другой машины я у майора не видел, только слышал, что раньше он ездил на простеньком «жигуленке». За иномарками Никифоров не гнался, как и я. Моя «Волга» тоже уже много лет находится на колесах во многом благодаря стараниям того же Вячеслава Петровича, которого я порой привлекаю для текущего ремонта. Он никогда не отказывается.
«Уазик» остановился. Никифоров вышел из машины, деловито и, как обычно, без улыбки пожал мне руку, открыл заднюю дверцу и достал канистру с бензином, устроенную между передним и задним сиденьями.
— Верну полную, — пообещал я.
— Естественно. У тебя же пенсия побольше моей будет…
Майор не знал, какую я получаю пенсию, и вообще не представлял, должно быть, на каких условиях я вышел на пенсию. Однажды он, помнится, приглашал меня в честь Дня Победы выступить в райцентре перед школьниками, пообещав познакомить их с настоящим боевым офицером военной разведки. Сначала я дал согласие, но потом, подумав, что выступать перед детьми придется в гражданском костюме и без боевых наград, которые тот же майор Никифоров носит с гордостью, я позвонил ему и отказался, мотивировав вполне подходящей причиной — старая контузия, дескать, обострилась, спина отказывается подчиняться, едва-едва по дому ноги переставляю. Как в таком виде боевой разведчик может перед детьми предстать!..
Спина меня в самом деле время от времени беспокоит, но не настолько, чтобы я испытывал затруднения с передвижением. Однажды товарищ по службе отвез меня к своему тестю, который держал пасеку. Тот лечил людей пчелами. И мне тоже сажал на поясницу специально разозленных пчел. Шесть укусов я выдержал, не дрогнув, но на седьмом по-настоящему взвыл.
— Все! Большего и не надо, — сказал тогда пасечник. — В нерв попало…
После этого лечения я два года о спине даже не вспоминал. Позже время от времени болевые симптомы стали возвращаться.
Никифорову я о своем лечении никогда не рассказывал. Как не рассказывал и о болячках. Но опытный офицер разведки обязан знать, что такое застарелые раны и контузии, и понимать, что они в состоянии порой доставлять множество неудобств.
В этот раз Вячеслав Петрович даже от чая отказался, поспешив домой к каким-то собственным делам. Я же воспользовался воронкой с длинным гибким гофрированным носиком и сразу перелил бензин из канистры в бензобак, аккуратно выкопал из грядки кастет, потом, завернув его в тряпочку, убрал подальше под сиденье. Грядку выровнял до идеала, коротко переговорил с Тамарой, попросил ее в случае чего звонить мне, и уехал…
Дорога моя проходила рядом с райцентром. И я, направляясь в областной центр, надеялся, что мне навстречу не попадется микроавтобус следственного отделения, в котором будет сидеть подполковник Лихарев. Не хотелось объяснять ему, с какой целью я отправился в областной центр и как мне удалось добыть бензин на поездку, хотя его по большому счету это никоим образом не касалось. Тем не менее, проезжая мимо поворота на райцентр, я невольно повернул голову, и мне показалось, что вдалеке я увидел тот самый микроавтобус. Не зная, тот это автомобиль или другой, и не зная, в какую сторону он повернет, я добавил газа и поехал быстрее, на пределе допустимого знаками. Там, где знак предлагал снизить скорость до семидесяти километров в час, я не разгонялся больше девяноста, помня, что превышение допустимой скорости на двадцать километров в час не наказывается со стороны дорожной полиции. И в этом вскоре убедился. На обочине стояла патрульная машина. Знак перед этим предлагал снизить скорость до пятидесяти километров в час. Я ехал чуть медленнее семидесяти и не стал сбрасывать скорость при виде машины ДПС. Патрульный офицер поигрывал своим жезлом-указателем, агрессивно постукивал себя им по раскрытой ладони, отчего складывалось впечатление, что он готовится дать жезлом по башке тому, кого остановит. Но на меня инспектор не обратил никакого внимания. Наверное, моя голова его дубинку не вдохновила. Или он просто заметил какую-то другую «добычу» позади меня. Там меня нагонял и, кажется, желал обогнать шикарный «Лексус».
Таким образом, я старался не нарушать правила, но при этом ехать достаточно быстро, чтобы меня не догнал микроавтобус, если он свернул в эту же сторону, что было для него, говоря честно, вовсе не обязательно — основная часть нашего района лежала в противоположной стороне и тянулась достаточно далеко. А вскоре мне уже можно было и не сильно торопиться, потому что я миновал стоящую у дороги стелу, показывающую, что начался уже другой район области. Микроавтобус со следственной бригадой мог выезжать куда-то на происшествие только в свой район. В чужом ему делать было нечего.
В одной из деревень у дороги голосовала какая-то, как мне показалось, пьяная девица с маленькой лохматой собачкой на руках. Я проехал мимо без остановки, за что был награжден вслед, как мне показалось, продолжительной репликой с отборным матом. Но этим меня было не пронять. Я только улыбнулся собственному отражению в зеркале заднего вида, хотя себя в это зеркало и не видел. Но когда мы улыбаемся кому-то другому в реальной жизни, мы ведь тоже себя не видим.
По дороге мне еще дважды встречались машины ДПС, но на меня никто внимания не обратил. Как ни странно, но меня это обстоятельство не обижало. Я помнил, что находится у меня под сиденьем. Этот кастет я много лет возил почти открыто в кармане дверцы, и, когда меня дорожные патрули останавливали, бывало даже, что просили багажник открыть и туда заглядывали, в дверцу они не заглянули ни разу. И под сиденье тоже не заглядывали. А там у меня обычно хранились различные гаечные ключи, домкрат, знак аварийной остановки и автомобильная аптечка.
Так я достаточно спокойно преодолел сто тридцать километров, доехал до поворота в пригородную деревню, где находился областной психоневрологический диспансер, и без труда отыскал дом, в котором давненько уже не бывал. Оставив машину перед воротами, я вытащил из-под сиденья кастет, завернутый в тряпочку, и убрал его в карман куртки. Потом долго ковырялся с ключами на связке, никак не мог вспомнить, какой ключ подходит к замку на калитке двора. На моем участке есть навесные замки на крышке погреба, на бане, на электрощитовой, расположенной в кирпичном пристрое к дому, но там они висят для проформы на дверных ручках. Хотя ключи от этих замков находятся у меня на связке.
