Пришлось выйти из машины, чтобы посмотреть на замочную скважину, и только после этого я нашел нужный ключ. Замок был без хитростей и легко поддался моим усилиям, хотя внешне он и выглядел заржавелым. Это и неудивительно. Уже несколько лет его никто не смазывал. Замки, как некоторые люди, чем дальше держатся от общества, тем лучше себя чувствуют. Если говорить про людей, то я, например, именно такой. И именно потому я бросил город и уехал жить в неблагоустроенный деревенский дом.
Понимая, что за мной могут наблюдать люди из окон соседних домов, я сначала прошел в дом. Ключ от дверного замка, как учил меня прежний хозяин, всегда лежал под крыльцом, стоило только надавить ногой на доску завалинки, как появлялась возможность сунуть руку под крыльцо. Это я сделал легко и дверь открыл легко, даже без ожидаемого скрипа, что меня, признаться, слегка смутило. Тем не менее в дом я вошел. Дом был старый, весь прогнивший и когда-то напрочь прокуренный. Запах крепкого сгоревшего табака как стоял здесь раньше, так и продолжал стоять. На табачный запах у меня нос натренирован. Когда-то, когда я еще взводом, а потом ротой командовал, этот нюх многажды выручал меня. Так, входим в ущелье, впереди кусты. Я чувствую запах и даю команду двум своим пулеметчикам «причесать» эти кусты, а то и полностью «сбрить». Потом оказывается, что в кустах сидела засада, нас дожидалась. А ведь расстояние до кустов однажды было, помнится, больше двадцати метров. Это сейчас у солдат автоматы с тепловизионными прицелами, у офицеров бинокли с функцией тепловизора, которые видят засаду даже через кусты. А тогда ничего похожего у нас не было. Только нос и интуиция. Когда они совмещали свои действия, успех был гарантирован.
Но в этом доме у меня сработал только нос, интуиция не дала сигнала об опасности. И потому я спокойно выложил кастет в тряпочке под подушку дивана, решив заглянуть в тайник с наступлением темноты, когда никто не будет иметь возможности видеть меня, а сам, закрыв дом и калитку, сел в машину и поехал дальше. Областной центр был уже под боком. По сути дела, я почти въехал в него, а через пару минут миновал и пост ДПС на въезде. И снова меня никто не попытался остановить. День, что ли, выпал такой удачный? Бывают дни, когда все получается без усилий с твоей стороны, как бывают и такие, когда только чрезвычайные усилия помогают переломить ситуацию.
Несколько сотрудников ГИБДД останавливали только большегрузные фуры, проверяя у водителей документы. Сейчас, когда у меня в машине уже не было кастета, мне даже хотелось, чтобы меня остановили и машину бы обыскали. Естественно, ничего не нашли бы…
Но меня не остановили. Я спокойно выехал на знакомую улицу и сразу направился к дому, где проживал мой куратор…
Я поднялся на четвертый этаж, перед металлической дверью прокашлялся, после чего позвонил. Но сам звонка не услышал, хотя помнил, что он был раньше громким. Не услышал и шагов за дверью. Тогда негромко постучал. Однако металл двери с внешней стороны был, видимо, тонким, и потому звук все равно оказался солидным, слегка громыхающим. Почти сразу за дверью раздались шаркающие шаги, и она открылась настежь.
— Заходи, Виктор Вячеславович! — произнес куратор из темноты прихожей. — Вон там, в углу, на обувной полке, гостевые тапочки стоят, себе впору подбери. — Это была его стандартная фраза, которой он встречал, наверное, не только меня.
Алексей Алексеевич тут же включил в прихожей свет. В дверной «глазок» он не выглядывал, значит, выглядывал в окно и видел мою старенькую «Волгу». И потому дверь открыл сразу нараспашку, но об осторожности все же не забыл, оставив меня на свету, а сам при этом стоя в полумраке, почти вжавшись в стену. Это на случай, если в него будут стрелять. Разведчик, даже бывший, об осторожности не забывает никогда.
Мою догадку о том, что он только что в окно выглядывал, Мягков тут же сам и подтвердил:
— Машину ты, вижу, так и не сменил. А мог бы себе позволить и что-то более современное приобрести.
— Рад был бы, но не на что, и без того концы с концами едва-едва свожу… Гражданская пенсия — сами, наверное, представляете, какая…
— Не только представляю, но и сам получаю такую же… Может быть, только чуть-чуть побольше твоей. У тебя же, кажется, четырнадцать с копейками…
— Так точно. — Я лишний раз убедился, что куратор знает обо мне много, непростительно много. Больше, чем я ему рассказывал. Или чем рассказывала ему обо мне Тамара, поскольку она тоже иногда навещает его вместе со мной.
А он, как мне показалось, умеет даже мои мысли читать. Только я подумал про Тамару, как он задал вопрос:
— Ты без жены приехал?
— Один. Она огородом занята. Осень — надо о весне заботиться, грядки подготовить. Сегодня, кажется, собиралась еще и чеснок на зиму посадить…
— Ты не помогаешь?
— А как без этого. Она одна со всем не справится…
— Ладно. Чай я уже заварил, сейчас только кипяточек подогрею. Будем пить, и ты расскажешь о своих проблемах.
Электрочайником Алексей Алексеевич никогда, насколько я помнил, не пользовался. Разогревал чайник на газовой плите. С одной стороны, это выглядело анахронизмом, с другой — было даже мило и приятно наблюдать, что у кого-то сохранились старые добрые традиции. Я и сам зимой, когда печь топилась в доме, любил греть чай не в пластмассовом электрочайнике, а на печи. Точно так же делал в своей деревне и отставной майор Никифоров. У него во дворе, кстати, стояла и летняя кухня, где он для готовки топил печку. Там же и чайник кипятил. Чайник у него был большой, армейский, шестилитровый. Можно было одним чайником всех нечастых у него гостей напоить. Но у Мягкова, как и у меня, чайник был обыкновенный, рассчитанный на семью, трехлитровый. Но чай куратор, надо сознаться, всегда заваривал вкусный и пить его предлагал с медом вместо сахара.
За кухонным столом мы с ним и сели беседовать. Для начала чайком побаловались и только после этого перешли к делу. Мне пришлось коротко, как в армейском рапорте, пересказать все перипетии двух последних дней. Назвать их приключениями после того, с чем мне приходилось сталкиваться в армии, у меня язык не повернулся. Но Алексея Алексеевича все это мало трогало, тем более я не рассказал ему, естественно, о главном, о том, что сам про себя называл не двойным убийством, а банальной ликвидацией. Однако куратор сразу проявил живость и начал расспрашивать подробности о препарате «МУ». Знал, судя по всему, что это такое.
— Две больших упаковки, говоришь… И в каждой по двенадцать малых упаковок. Вообще-то так обычно упаковывают афганский героин. А большие упаковки были? По весу… Хотя бы приблизительно…
— Я же их в глаза не видел, — ответил я предельно честно.
— Ах да, тебе же только следак по телефону рассказал…
Вот и пойми его, была это хитро подстроенная ловушка, проверка или просто возрастное непонимание и отсутствие у куратора памяти, хотя в последнее верилось с трудом.
— А что Тамара Абдулгафаровна по этому поводу говорит?
— А что она может сказать? — ответил я встречным вопросом. — Она о таком препарате тем более ничего не слышала…
