Сипловатый принял якобы боксерскую стойку. Но уже по тому, что держал кисти прямо, я понял, что он не боксер. Боксеры кулак подгибают. Я тоже принял стойку, только кулаки не сжал, а держал ладони раскрытыми, с поднятыми кверху пальцами. По конституции тела сипловатого я легко понял, что он предпочтет бить прямыми ударами, потому что боковыми бьют, как правило, люди широкоплечие, с мощной спиной. Не ожидая от меня, в силу моей заметной седины, проявления мало-мальской реакции, сипловатый шагнул вперед и довольно резко, хотя и неумело, пробил классическую «двойку» — прямые левой и сразу же правой. От удара левой руки я голову отклонил чуть влево, словно подставляясь под правую руку. А правая рука уже полетела вперед. Я же тыльной частью своей правой ладони просто отвел его руку вправо от себя, сделал скользящий подшаг вперед, за спину противнику, ухватил левой рукой его за челюсть, а правый локоть упер в затылок и совершил резкий рывок головы в сторону. Послышался хруст шейного позвонка. Но я свою левую руку тут же просунул сипловатому под подбородок, удерживая его уже безжизненное тело от падения. А правая моя рука уже легла на рукоятку пистолета за поясным ремнем на спине сипловатого, и большой палец успел нажать на предохранитель.
— Что с ним? — словно бы не понял ситуацию Полковник, глядя в закрытые глаза своего уже бывшего начальника охраны.
— Мертв… — спокойно ответил я. — Я его убил, как и обещал. Вы не обиделись?
Наши взгляды встретились, несмотря на полумрак комнаты. И он, в эту минуту представший передо мной откровенным слюнявым поросенком с довольно мерзким взглядом мелких поросячьих глаз, словно бы что-то почувствовал, прочитал в моем взгляде приговор себе. Наверное, Полковник был очень чувствительным человеком, и только потому его еще не убили. Он бросился к столу, где у него лежал пистолет, успел схватить его, но я в это время уже оттолкнул от себя тело сипловатого и послал пулю Михаилу Венедиктовичу в затылок. Пуля прошла навылет, снеся ему заднюю часть черепа вместе с мозгом. На выстрел в комнату тут же ворвался человек с кухни. Но он был без оружия, и я сразу свалил его вторым выстрелом. Прямо в сердце. После чего шагнул в сторону, сунул руку под подушку дивана, забрал свой кастет и, сунув его в карман, вышел на крыльцо.
— Аркадий! — позвал я, памятуя, что калитка закрыта снаружи на замок.
— Что случилось? Кто стрелял? — раздался растерянный и испуганный голос Аркадия Хилкова. Принимать его за противника я не собирался, тем не менее и свидетелей оставлять не хотел.
— Пистолет у кого был? Михаил Венедиктович меня пугал и нечаянно ранил Гогена. Иди, Полковник тебя зовет. Гогена перевязать нужно. Быстрее…
— Сейчас…
У Аркадия, видимо, сильно дрожали руки, и он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. А я уже услышал громкие шаги еще двоих, перебегающих дорогу. Видимо, они сидели в «Шевроле Тахо» и среагировали на звук выстрелов. Потом до моего уха донесся громкий шепот. Хилков передал кому-то, что от меня услышал, и ключ, принятый, видимо, в другие руки, начал проворачиваться в замке. Я беззвучно, легко спружинив ногами, спрыгнул за крыльцо. Само крыльцо было сделано из бруса «сто пятьдесят на сто пятьдесят миллиметров», а в дополнение еще обито досками. Брус, хотя и старый, прогнивший местами, все же должен был выдержать пулю, если еще кто-то вздумает стрелять, и потому я чувствовал себя укрытым. Калитка распахнулась. Трое побежали к крыльцу. Один из них был с автоматом Калашникова. Ствол неосторожно смотрел в землю. В него, в этого человека, я и выстрелил в первого, чтобы избежать очереди в свою сторону. Хотя крыльцо и укрывало меня, да еще я спрятался в темноте, а противников слабо освещал свет из-за ставни кухонного окна, я все-таки хорошо понимал, что такое шальная пуля, и не желал под нее угодить. Двое других по инерции продолжали бежать к крыльцу. Но я тут же уложил и второго, косолапого и кривоногого, видимо, водителя, и Хилкова. Оба они упали на жесткое крыльцо лицом вниз. После чего я уже полностью выпрямился, проверил двумя пальцами биение сонной артерии на горле у всех троих — биения не было. Я же, легко ориентируясь в темноте, ушел за дом, перешагнул через низкий заборчик, нашел в огороде кирпичный столбик ограды психоневрологического диспансера, натянул на руки оказавшиеся в кармане рабочие тканевые перчатки с резиновыми пупырышками и, не оставляя отпечатков пальцев, вытащил сначала нужный кирпич, потом предохранительный крепежный штырь и открыл свой тайник. Будь у меня возможность, я бы весь тайник унес вместе с содержимым. Это же почти сейф, не зря я когда-то четыре ночи потратил на его сооружение. Но сам столбик был прочным и крепко вделанным в землю, к тому же крепился к металлическому забору. Все содержимое я вытащил, схватив в охапку, и вывалил рядом, потом вернул столбик в естественное положение, чтобы никто не заподозрил наличие здесь тайника, который я когда-то так старательно сооружал. После этого снова собрал содержимое тайника и вынес к своей машине. Открыв багажник, перегрузил все туда, раскладывая аккуратно и осторожно. Пистолет сипловатого я оставил при себе, убрав его за спину так же, как это делал его прежний владелец. Это на случай, если меня кто-то остановит и пожелает багажник проверить — хоть патрульная машина полиции, хоть инспекторы ДПС. С места я выехал легко, но сразу быстро не погнал. И обратил внимание, что в окнах соседних домов справа и слева горел свет. И даже в нескольких домах по обеим сторонам. Не было света только в доме через дорогу, но это не давало никакой гарантии, что из дома, сдвинув в сторону тюлевую занавеску, не смотрит из темноты кто-то особенно любопытный. Я бы сам, желая что-то увидеть, в первую очередь выключил бы свет. Тем более когда я подъехал сюда, свет в окне дома напротив горел, что и позволило мне рассмотреть стоящую на той стороне машину «Шевроле Тахо». Но время было еще не позднее, и свет имел право быть включенным в любом доме.
Однако стрельбу многие должны были бы услышать. Сейчас все практически имеют сотовые телефоны и обязательно вызовут полицию, встречаться с которой я особого желания не имел.
Я благополучно добрался до выезда из деревни на главную дорогу. Там остановился, включил в машине свет, словно умышленно выставляя себя напоказ, и вытащил свою трубку. Номер господина Генералова в трубке сохранился. Я смело нажал на вызов…
Ответила мне, к моему удивлению, женщина. Да и то только после серии продолжительных звонков, когда я уже намеревался отключиться от вызова:
— Алло. Слушаю вас.
— Добрый вечер! — проявил я приличную вежливость.
— Поздний вечер. Уже почти ночь. Что вы хотели? — Женщина откровенно ворчала, но я на это внимания не обратил. По крайней мере, заострять его не стал.
— Я бы хотел пообщаться с господином Генераловым.
— А до утра вы подождать не можете?
— Извините… У меня срочное дело.
— Хорошо. Я разбужу его. Что сказать? Кто его спрашивает?
— Подполковник Кукушкин.
— Подождите пару минут… Генералов тяжело просыпается, и ему всегда требуется перед разговором умыться…
