Все здание моей веры было карточным домиком. Стоило упасть одной карте, и рухнуло все. Я плыл по инерции — от обретения ислама до принятия салафизма и джихада как идеи и ведения боевых действий. Я понимал священные тексты просто и однозначно. Для защиты веры предписано вести джихад. Только мне что-то мешало исполнить религиозный долг, а другие мусульмане от него уклонялись или отвергали.
И еще я начал переосмысливать оправданность убийств и ранений гражданских. Этот постулат я принял вместе с салафитским кредо. Я жадно впитывал слова ученых, нашедших в Писании оправдания 11 сентября. Но теперь я подумал о башнях-близнецах, терактах на Бали, в Мадриде в 2004 году, в Лондоне в 2005 году. Это насилие, нацеленное против простых людей. Если таково предопределение Аллаха, мне расхотелось ему следовать.
Мне вспомнились слова моего приятеля Тони: «Почему Аллах хочет, чтобы одни убивали других? Мурад, а ты не думаешь, что Аллаху больше понравилось, если бы ты, к примеру, учил детей читать?»
Утрата мною веры была и пугающей, и внезапной. Я глядел в пустоту и понимал, что стоит мне порвать с верой, и я тотчас стану мишенью для множества моих бывших «братьев». Я слишком много знал о них и об их планах. Не меньше половины одного только кружка в Сане влилась в террористические группы. Я был бы самым худшим из них: обращенный отступник, ставший атеистом — грязнейший из лицемеров. И как обращенного ждет двойная награда в раю, так обращенный отступник несет двойное наказание.
Мучительные вопросы заставляли меня уходить из дома или давать волю гневу. А жена, похоже, тревожилась, что я отдаляюсь от нее. У нее истекла въездная виза, она жила в Дании незаконно и боялась, что ее депортируют. Атмосфера в доме была невыносимой.
Мне надо было уехать, чтобы спокойно все обдумать. Мрачным мартовским утром я отправился на рыбалку на озеро Брабранд, неподалеку от Орхуса. Зима не сдавалась. Камыши по берегам озера были коричневыми и шумели на ветру, а в заливах все еще белели пятна льда. Вокруг не было ни души.
Я сел и забросил удочку, но мысли витали далеко. Почти три месяца я молился без веры. Перечитал Коран, но увидел новые несоответствия и противоречия. Я слушал проповедников в мечетях Орхуса, но ни один из них не оживил прежней веры. А джихадизм заявлял о себе все громче, перейдя от защиты мусульманских земель к объявлению войны всем неверным, как униженным, так и власть имущим.
Внезапно меня взорвало. Швырнув удочку в озеро, я заорал:
— Чертов Аллах, чертов пророк Мухаммед! Почему моя семья должна отправиться в ад только потому, что они не мусульмане?
Я подумал о матери, бабушке и дедушке. У нас было не все гладко, но они люди порядочные, не злые.
— Если бы Захера и Андерсена не раскрыли, а от взрыва их бомбы пострадали мама или Вибеке?
И у них есть единомышленники в Дании — может, десятки в радиусе 100 миль от моего дома. Кое-кто из них способен устроить здесь бойню, но как я могу помочь спасти жизни ни в чем не повинных людей?
Я подошел к машине.
— Я потерял десять лет жизни, — сказал я, вцепившись в баранку и глядя сквозь туман на контуры леса. — Я отдал себя Аллаху. Я верил в справедливость борьбы. Но я обманывался и позволял другим себя обманывать. Я мог бы стать спортсменом, наслаждаться жизнью, растить детей, заниматься своими делами.
Бунт возродил во мне свободную волю, но я знал, насколько это опасно. Внезапно я почувствовал, что иду по стопам художника Курта Вестергора, нарисовавшего карикатуры на пророка Мухаммеда и едва не поплатившегося за это жизнью. Не так давно я сам желал ему смерти.
Теперь я враг своих друзей, беспокойно размышлял я однажды ночью, лежа в постели. Рядом мирно спала жена. Что угрожает ей, если я порву с «братьями»? Сейчас чем меньше она знает, тем лучше.
На следующее утро я попытался заняться делами, стиркой. Когда я бросал в стиральную машину рубашку, из кармана выпала визитка. Я поднял ее. Потертая и мятая, но текст еще разборчивый. Это была карточка так называемого Мартина Йенсена из ПЕТ.
На карточке был номер телефона. Я сунул ее в карман и, выйдя из дома, бродил по улицам пригорода Орхуса. Если я ему позвоню, ни пути назад, ни компромисса не будет. Мне придется вести двойную жизнь, и за одну ошибку я могу ею поплатиться. Но альтернатива была еще хуже. Смотреть, как люди, которых я могу остановить, устроят бойню у меня на родине и в остальной Европе?
В тот же вечер я позвонил.
Я не сомневался, что Мартин Йенсен — ненастоящее имя, и даже не думал, что он ответит. Но ответил.
— Говорит Мурад Сторм. Мне срочно необходимо с вами встретиться, — сказал я. — У меня есть, что вам рассказать.
Я почувствовал, что ему с трудом удается сохранять спокойствие.
— Хорошо, как насчет отеля «Рэдиссон» в Орхусе?
Глава одиннадцатая
Переходя в другой стан
Весна 2007 года
«Рэдиссон» напоминает ледяную глыбу высотой в восемь этажей, в стеклянных стенах отражаются проплывающие облака. Президентский люкс глядел на каналы и старые мощеные улицы Орхуса — просторная комната, кожаные диваны и стильная скандинавская мебель из березы и ясеня.
Те же офицеры датской разведки, что и в полицейском участке в конце прошлого года.
Двойник Клуни, «Мартин Йенсен», был явно неравнодушен к дизайнерской одежде: на сей раз он щеголял в рубашке от Хьюго Босс, дорогих лоферах и еще более дорогих часах.
— Мурад, рад вас снова видеть, — пожимая мне руку, сказал он. Резкий копенгагенский акцент и бьющая через край уверенность. Это его шоу. — Помните моего коллегу? — продолжил он, представляя лысого толстого курильщика. — Мы зовем его Будда, — произнес он, улыбаясь. — А меня зовите Кланг.
Псевдоним он оставил без объяснений.
Я сел на кожаный диван напротив агентов. Те примостились на краешке, само внимание. Решающий момент в их карьере — понимают, что я мог стать кладезем информации о джихадистах. Будда сунул мне в руки меню.
— Что-то халяльное? Курицу? Рыбу? Что-нибудь вегетарианское? — предупредительно спросил он, выказывая заботу о моей мусульманской диете. — Бутылку воды? Кофе?
Его учтивость меня позабавила. Пора внести полную ясность.
— Нет, я буду бутерброд с беконом и пиво «Карлсберг Классик», — ответил я.
Ошеломленное молчание.
— Это то, чего мне хочется.
Как бы давая им понять: «Я с вами, на вашей стороне».
Я почувствовал, как с души упал камень.
— Я решил, что я больше не мусульманин, — заявил я. — Я готов помочь вам в борьбе с терроризмом. Религия, ставшая моей жизнью, потеряла для меня смысл.
— Это будет великолепно, — едва сдерживаясь, сказал Кланг. Мою джихадистскую картотеку они оценили очень высоко. Приносят заказ.
