— Ваше здоровье! — сказал я, подняв бокал и смакуя первый за долгие годы глоток алкоголя. И приступил к солидной порции бекона. Я снова стал датчанином.
— Давайте начнем, — произнес я и принялся рассказывать свою историю.
Я оказался обращенным без обращения, с моих глаз упала пелена. Экстремист, я, точно маятник, качнулся в противоположную сторону до самого предела. Своего прошлого — принятия 11 сентября, иллюзий о джихаде и восхищения Авлаки — мне было не изменить, но я мог все это искупить. Я знал убийственную идеологию «Аль-Каиды» и хотел помочь ее остановить.
Агенты едва успевали записывать. То и дело меня прерывали — не в силах поверить, что я мог знать так много боевиков по всему свету. Встреча продолжалась три часа, но была лишь прологом.
Рассказав свою историю, я испытал облегчение, и по мере рассказа прежняя жизнь, казалось, отдалялась от меня. Выйдя из вестибюля на свет предзакатного солнца, я был спокоен. Решение было правильным.
Кланг и Будда попросили меня о новой встрече через несколько дней.
— Работа предстоит долгая, поэтому мы сможем платить вам 10 000 крон в месяц, — сказал Кланг.
Это было 1800 долларов — сумма не ахти, но я вообще не ждал оплаты. А с учетом того, что я сидел на мели, деньги были весьма кстати.
— Тут неплохой звонок. — Кланг протянул мне «Нокию». — Это для связи с нами. Счет мы оплатим, — сказал он.
— И вам будет легче за мной следить, — подхватил я. Вроде как в шутку.
— Нет, нет — следить мы не будем. Мы вам доверяем, — слишком горячо запротестовал Будда.
Они дали мне первое домашнее задание. Будда извлек из папки два фото и листки с краткими биографиями двух моих приятелей-исламистов в Орхусе.
— Мы хотим знать, опасаться нам их или нет, — объяснил Кланг.
Первым был Абу Хамиза, толстый имам из Марокко, любитель призывать к джихаду, но я всегда считал его треплом. Потягивая чаек в гостевой комнате его мечети и внимая тому, как он, пожирая одно печенье за другим, разорялся об угнетении мусульман за границей, я ловил себя на давнем и лишь крепнущем подозрении. Этот Хамиза явно был на содержании ПЕТ. Интересно, кто тут кого проверял — я его или он меня?
Но не зная, за кого он, я все больше убеждался в правильности принятого мной решения. Чувство было сюрреалистическое, но наполнявшее силой. Слушая рассуждения имама, я лишь время от времени кивал головой. И уже не ловил каждое слово. Я больше не искал истины, указаний на волю Аллаха. Вместо этого я запоминал все до мельчайшей детали, чтобы рассказать кураторам.
Вторым объектом был Ибрагим, алжирец, знакомый по мечети в Орхусе. Встретились мы с ним на пятничной молитве. Потом Ибрагим пригласил меня на чай в свою убогую квартирку по соседству.
— Мурад, я узнал, где живет Курт Вестергор, и знаю, где нам раздобыть оружие, — выпалил он, когда мы пришли к нему домой.
Я посмотрел в его горящие от возбуждения глаза. Зачем он мне это говорит? Он тоже работает на ПЕТ? Это еще одна проверка? Или он серьезно?
— Ты пойдешь со мной? — спросил он.
— Дай мне подумать, — ответил я.
Выйдя от него, я сразу позвонил Клангу по мобильному, который тот мне дал.
— Нам надо срочно встретиться, — сказал я.
В тот же вечер в гостиничном номере в центре города я рассказал ему и Будде все, что узнал. Казалось, их это не сильно встревожило, и мне подумалось, что чутье меня не подвело: эти первые объекты были проверкой. Ребятам из ПЕТ надо было убедиться, что я заслуживаю доверия.
Желая развеять сомнения, я снова пошел к Ибрагиму. Мы встретились у мечети.
— Ну что, идем? — спросил я. Он вздрогнул.
— Мне расхотелось, — ответил он, резко оборвал разговор и быстро ушел.
Встречи с Клангом и Буддой сделались систематическими. Вскоре я, казалось, знал все гостиницы в Орхусе. Мы также часто говорили по телефону, иногда по нескольку раз в день. Я должен был давать информацию регулярно.
Мне импонировал Кланг, вскоре ставший моим главным куратором. Несмотря на дендизм, происхождения он, как и я, пролетарского. До перевода после 11 сентября в контртеррористическое подразделение работал в отделе по борьбе с распространением наркотиков. И знал, что такое жизнь на улицах — даже если мало интересовался религиозной стороной джихадизма или местами, где собирались боевики. Постепенно я сдал всю сеть своих контактов в Дании. Я придумал систему цветовых обозначений: зеленый — безопасные, оранжевый — потенциальные террористы, красный — опасные. В общей сложности 150 имен.
Мне надо было держать ухо востро и докладывать кураторам о малейшей опасности.
— Береги себя, но сообщай нам о каждом шаге, — сказал Кланг.
Агенты сказали мне, что иногда будут просить меня навестить радикалов, попадающих в их поле зрения. И еще вручили мне флэшку с программой для мгновенной передачи данных с жесткого диска компьютера подозреваемого.
Появились деньги. Агенты ПЕТ дали мне еще 15 тысяч датских крон, и я смог внести залог за новую квартиру. Выплаты маскировали — проводили переводами «Вестерн Юнион» или на банковский счет через подставную компанию ПЕТ «Мола Консалт». Компания оплачивала мне расходы по работе, вплоть до счетов за гостиничные номера. Зарегистрирована она была в пригороде Копенгагена Люнгбю, всего в трех километрах от штаб-квартиры ПЕТ.
Фадия не знала ни об источнике денег, ни о моей работе на ПЕТ. Я сказал, что получил премию от строительной компании. Молодая мусульманка в чужой стране не задавала мужу лишних вопросов. А я постарался показать, что вновь обрел веру. Вынужденный обман для защиты нас обоих. Узнай она о моей настоящей работе и проболтайся, и ее жизни, и жизни ее родных в Йемене угрожала бы опасность. И я попытался заставить ее поверить, что мой внезапный срыв в декабре был помрачением на почве депрессии.
Каждую пятницу я шел из дому на джума-намаз (пятничную молитву). Чаще всего я заходил в мечеть, но не молился. После молитвы молодые «единомышленники» собирались в закусочных или в чайханах, и эти встречи неизменно служили богатыми источниками информации.
В то время как жене было безопаснее ничего не знать, мне нужно было кому-то поведать о резких переменах в жизни. И лишь один человек в мире мог бы понять, что произошло, и никому не сказать.
— Мам, я больше никому не могу об этом рассказать. И ты — единственная на всем свете, кто об этом знает. Я больше не мусульманин, и я работаю на датскую разведку.
Повисло молчание.
— С тобой не соскучишься, — ответила, наконец, она.
Я даже сомневался, что она поверила, но рассказав ей, я испытал облегчение. Впервые я почувствовал, что моя работа на разведку — не сон. В наши редкие последующие встречи она никогда на эту тему не заговаривала.
Фадие первые месяцы 2007 года дались тяжело. Я был непредсказуемым спутником, и она боялась, что я в любой момент объявлю об отъезде за границу на какую-нибудь войну. Она скучала по родным, а ее гостевая виза была просрочена. Куратор из ПЕТ сказал мне, что, если она вернется в Йемен, они смогут записать ее в датский университет и организовать студенческую визу, чтобы она могла быстро приехать в Европу.
