Он обнял меня.
— Это самое лучшее, Мурад, самое лучшее. Мы станем шахидами [мучениками]. Нет ничего лучше этого, запомни это.
Увидел бы нас кто со стороны, у него сложилось бы неверное впечатление.
— Знаю. Это рай. Мы — моджахеды, и за него мы сражаемся, — ответил я со всей убежденностью, на какую был способен.
Он хочет, чтобы я умер вместе с ним, подумал я. Как я собираюсь выпутываться?
На следующем моем докладе присутствовал Кланг. Он дал понять, что датчане хотели бы, чтобы Шахиира остановили задолго до того, как он доберется до Дании.
— Если он явится в Данию, мы его убьем. Застрелим.
Это была бравада. Датский закон запрещает внесудебную расправу.
— Мы следим за ним, — сказал мне Кевин из МИ5. — Да, он продает наркотики. Но сам к ним не прикасается.
— Здесь вам придется нам поверить, — сказал Энди.
— Я хочу поехать в Данию через две недели, — сказал Шахиир на нашей следующей встрече. Он попросил меня возобновить контакты в преступном мире, чтобы мы смогли купить оружие и боеприпасы.
День нашего отъезда надвигался, но мои кураторы по-прежнему держали меня в неведении.
Я ездил по неподконтрольным властям районам Йемена и обедал с боевиками «Харакат аш-Шабаб», но мысль о поездке на родину с этим психопатом лишила меня сна.
Шахиира британская полиция арестовала за неделю до нашей предполагаемой поездки за продажу наркотиков на улицах Бирмингема. Как рецидивист, он получил длительный срок. Красота операции была в том, что он не заподозрил о моей работе на разведку даже в тюрьме. Но и оттуда он, казалось, пугал других джихадистов Бирмингема: все боялись говорить о таинственном Шахиире, и его настоящего имени я так и не узнал.
Надежно упрятав Шахиира за решетку, мы с кураторами могли планировать мою следующую поездку к Авлаки.
Глава пятнадцатая
Идейный террор
Весна-осень 2008 года
В апреле 2008 года я написал Анвару аль-Авлаки, что скоро ненадолго приеду в Йемен.
Имам сразу ответил. «Сыр и шоколад, пожалуйста:)»
Я знал, что он любит пралине, но сначала мне нужно было получить некоторые рекомендации: «Шейх, относительно шоколада, можно его есть, если в нем аромат алкоголя [?]»
Пришел ответ. «Нет, нельзя, потому что, хотя весь спирт испарился, это наджаса [скверна], и наджаса смешивается с шоколадом».
Священная книга знала ответ о шоколадных конфетах с ликером.
Я заверил его, что привезу безалкогольных конфет, и добавил щепотку лести.
«Вчера вечером в Бирмингеме ходил в магазин, хозяин слушал одну из твоих лекций. Он сказал мне, что слушает только твои лекции, поскольку больше никому не доверяет. Хахахахаха машаллах, — засмеялся я и был счастлив, что народ в Великобритании и Дании действительно тебя любит, шейх, ты совершил великое дело и покорил их сердца, машаллах, да возблагодарит тебя Аллах».
13 мая 2008 года мы с Фадией приземлились в Сане. Выйдя из самолета, я вдохнул теплый влажный воздух, радуясь, что сбежал из холодного Бирмингема. Фадия тоже была рада покинуть Алум Рок и с нетерпением ждала встречи с любимым дядей. Она знала, что я поклонник Авлаки, и, помня о моем религиозном кризисе в Дании, наверняка считала его влияние на меня благотворным.
Авлаки сказал, что мы встретимся в Адене. В портовый город на юге страны он с беременной женой уехал из Атака на пару недель. Мы встретились с ними за обедом в ресторане у рыбного рынка. У входа я его обнял и вручил шоколад.
Он от души меня поблагодарил.
— Наши жены поедят отдельно. Я закажу, — сказал он. Это было в порядке вещей.
Фадия и жена Авлаки удалились в «семейный зал». Она была на шестом месяце.
Анвар и я приступили к жаренной на гриле белой рыбе, и я чуть не поперхнулся. На мужскую половину ворвалась его жена.
— Где моя рыба? — потребовала она из-под ниджаба.
Авлаки многозначительно кивнул на меня.
Во время ланча я старался не говорить о делах. Встреча призвана была послужить укреплению доверия. Авлаки был веселее, чем после тюрьмы. Был осторожен, но не прятался. Все, как принято в Йемене: договоренности, тайные предупреждения, предостережения. В Адене Анвару покровительствовал богатый бизнесмен.
— Я много пишу и много думаю, — произнес он, откидываясь на спинку стула и глядя на ту самую гавань, где атаковали американский эсминец «Коул».
Эти писания и мысли принесли плоды. К началу жаркого лета Авлаки записал лекции для западных последователей.
В одной из них, «Битве в сердцах и умах»
[117], он обрушился на попытки властей США поддержать «умеренный» ислам.
В другой — «Пыль никогда не осядет»
[118], прочитанной онлайн на Paltalk, он напрямую обратился к неутихающим спорам о карикатурах. Авлаки вопрошал мусульман во всем мире:
«Насколько вас задевает? Насколько нас задевает, когда речь идет о чести Расула [посланника], когда речь идет о чести ислама, когда речь идет о книге Аллаха? Насколько серьезно мы это воспринимаем?»
«Мы не последователи Ганди… Ибн Таймия говорит, что того, кто проклинает посланника Аллаха, надо убить».
Имам наступил на самую больную мозоль. Изобразив Пророка собакой, шведский художник разжег пожар
[119]. Холодное возмущение Авлаки вызвало глубокий отклик у экстремистов на Западе. Лекция широко разошлась в Интернете.
Анвар аль-Авлаки достиг исламистского олимпа. И западные спецслужбы обратили внимание, как часто его лекции стали всплывать в ходе процессов по делам террористов в Европе и Северной Америке
[120].
Онлайн-проповеди Авлаки давали моральное оправдание и спонсорам джихада, и будущим террористам. Авлаки умел использовать силу идей. Однако скоро стало ясно, что он пекся не только о защите чести Расула.
