Обе сестры учились в университете Загреба на отделении спортивной педагогики. Амина хотела работать с инвалидами. Со временем мечты о спортивной славе поблекли, и она посвятила себя учебе. А по вечерам, как многие сокурсницы, ходила в ночные клубы Загреба, выпивала и танцевала до утра.
Уже намного позже я обнаружил, что в то время она размещала в социальных сетях фотографии
[161] в весьма раскованных позах и откровенной одежде — в трико в обтяжку и высоких сапогах, а на одном фото даже в черном облегающем кожаном комбинезоне без рукавов.
После окончания университета Ирэна работала в одном из интернатов для детей-сирот. В нем было около 50 детей 7—18 лет, среди них много трудных подростков.
Амина сама признавала, что застенчива. В одном из сообщений для Авлаки она писала:
«Люди считают, что у меня сильный характер, но на самом деле это мой щит, да, я сильная, но и очень эмоциональная, чуткая и ненавижу несправедливость. Я люблю работать, я не ленива, люди считают меня отзывчивой, доброй, открытой».
Ислам Амина открыла для себя случайно на свадьбе в Загребе, куда ее пригласили. Одним из гостей был Сейдж, симпатичный адвокат с длинными дредами и широкой улыбкой. Он был мусульманин и работал в Лондоне. Пару дней спустя она уже летела в Лондон, просто бросив своего приятеля. Так началась эта любовная связь на расстоянии.
Сейдж считал себя верующим и увлеченно рассказывал ей об исламе, но относился к религии легко. Любил выпить, и, судя по всему, Амина неплохо погуляла с ним в барах Лондона и Загреба. Она призналась подруге, что они собираются пожениться.
Позже она писала Авлаки о Сейдже:
«Он говорил об исламе так мило и спокойно, и от него я узнала много нового для себя. Мне было интересно… И я сама стала стараться узнать побольше».
Она связалась с группой мусульманок в Боснии, которые познакомили ее с мусульманками в Загребе. С ними она стала ходить в мечеть.
«Прочитав в Коране о Боге — Аллахе, я сказала себе: это и есть тот Бог, которого я всегда искала, именно таким он и должен быть», — писала Амина в одном из сообщений к Авлаки.
«То, что у Бога есть сын, всегда казалось мне бессмыслицей, а все, что я увидела в исламе, казалось мне логичным и простым, но понять и принять это в тот период моих исканий было очень и очень сложно».
Мне ее слова напомнили собственные откровения в библиотеке Корсёра.
Полгода спустя ее отношения с Сейджем исчерпали себя. Казалось, ислам стал для Ирэны важнее этой связи. Она стала посылать ему электронные письма с упреками, что он не молится по пять раз в день, пьет.
Борьба со смертельной болезнью — раком — только укрепила веру Ирэны. Она перенесла операцию по удалению матки
[162], болезнь отступила, но с мечтой о детях пришлось проститься. Она с головой окунулась в ислам, стала изучать арабский, изменила образ жизни, привычки и внешний вид — стала носить длинную юбку и косынку. Она порвала с друзьями и знакомыми. Так Ирэна превратилась в Амину.
Авлаки об этом бурном для нее жизненном этапе она писала так:
«После разочарований и гнева я обретаю покой в сердце, которого прежде не чувствовала… Я была так счастлива больше и больше узнавать об исламе… Я очень эмоционально воспринимала все, что имело отношение к исламу, я плакала во время молитв, плакала, услышав Азан» [призыв к молитве].
Так же как и я, она почувствовала прилив энергии, ощутила освобождение, когда в мае 2009 года официально приняла ислам, произнеся Шахаду.
Позже давняя подруга описала, насколько сильно увлекла Амину новая вера. Она говорила только об исламе и все время пыталась убедить друзей принять ислам.
Именно тогда Амина отыскала в Интернете проповеди Авлаки на английском языке. Ее вдохновил его призыв к последователям жить простой жизнью Пророка, чистой и свободной от порочных западных соблазнов. И хотя внешность у него была далеко не голливудская, Амину восхищали его искренность и ум, его тихое обаяние. И у нее появилась мечта — стать его женой, этот человек мог многому научить ее в исламе.
Когда мы стали общаться в Facebook, Амина сказала мне, что в Загребе ее травили. Начальству на работе очень не понравилась ее манера одеваться. Она чувствовала себя изгоем в обществе и даже в ортодоксальной хорватской мусульманской общине.
«Я живу в стране кафиров. Я действительно хочу отсюда уехать», — позже написала она Авлаки в одном из сообщений.
И я снова ее понял, вспомнив тот мрачный день, когда обмывал тело старика, умершего прямо у мечети в Риджентс-парке.
«Мне делали множество предложений, но я отклоняла их, потому что многие мусульмане несерьезно относились к браку или же не разделяли мои идеи».
Ирэна не могла заставить себя рассказать об обращении в мусульманство отцу, но матери рассказала, и та без энтузиазма, но все же приняла это. Когда я получил от нее первое сообщение в Facebook, мне показалось, что ее гложет печаль. Она понимала, что почти ни с кем не связана, кроме семьи. Очень знакомо.
Но я почувствовал, что эта потерянная впечатлительная женщина — мой шанс.
— Амина может вывести нас на Авлаки, — сказал я вскоре после начала переписки в Facebook кураторам из МИ5 — Солнышку, Энди и Кевину.
— Мы поняли, но нам надо посоветоваться с начальством, — ответил Энди.
Британцы разделяли мою тревогу относительно того, что отправка Амины в самое пекло поставила бы ее жизнь под угрозу. Но американцы, которых поддерживали датчане, отнеслись к идее с энтузиазмом.
— Неплохая задумка, — оценил Джед, когда мы встретились с ним в Копенгагене. По глазам было видно, что ему понравилась идея столь соблазнительной приманки. После Форт Худа американцы действовали с открытым забралом. В Вашингтоне законодательно обосновали устранение Авлаки, несмотря на американское гражданство. Джед понимал, что Амина — прекрасная возможность выследить имама-террориста.
ЦРУ официально включилось в сватовство.
По его настоянию я сообщил Авлаки, что нашел ему подходящую невесту, и 11 декабря 2009 года он откликнулся. Амину я попросил кратко написать о себе.
Она послала мне ответ для пересылки Авлаки:
«Мне 32 года, не замужем и не была замужем, детей нет. Я — высокая, стройная (рост 173 см), спортивного телосложения, сомневаюсь, что прилично описывать волосы. Но многие считают меня красивой, привлекательной, я выгляжу намного моложе своих лет: никто не дает мне больше 23–25».
15 декабря я получил от Авлаки еще одно зашифрованное письмо для пересылки невесте:
