Икрима попросил напрямую связать его с Авлаки, которого он называл «Хуком». В начале 2010 года они обменялись зашифрованными посланиями и принялись разрабатывать план о направлении новобранцев «Харакат аш-Шабаб» для соответствующей подготовки в Йемен перед отправкой их в бой или, что куда опаснее, на совершение терактов в западные страны.
«Что касается отправки их туда, где сейчас находится Хук… то сам Хук мне сказал, что они хотят сначала обучить братьев, а затем вернуть их обратно или отправить на Запад», — сообщил мне позже Икрима.
Я зачастил в Кению и даже встретился там с эмиссаром «Харакат аш-Шабаб». Местные разведслужбы, судя по всему, не могли справиться с наплывом желающих вступить в террористическую группировку и пресечь вербовку молодых кенийских мусульман. Я посылал Варсаме или Икриме электронное письмо, а они в ответ присылали номер телефона для звонка. Звонил я, пользуясь SIM-картой компании «СафариКом».
Любимым местом встреч был отель «Париж» в Найроби. Именно там я познакомился с низкорослым кенийцем в очках, курьером двух моих контактов в «Харакат аш-Шабаб». Он заговорил по-арабски, но я настоял, чтобы мы говорили на английском, дабы не привлекать внимания. Я вручил ему 3000 долларов для Варсаме, выданные датской разведкой для поддержания моего авторитета. Перед уходом он попросил меня дать ему мобильный, по которому я ему звонил.
— Нам надо его проверить, — пояснил он. С телефона я звонил датским кураторам, поэтому времени на раздумья не было.
— Свой телефон я никогда никому не даю. И нашему общему другу это хорошо известно, — отрезал я.
Андерс из датской разведки потом признался, что мне повезло — по имевшимся данным, люди «Харакат аш-Шабаб» сумели проникнуть в «СафариКом», восточноафриканскую компанию мобильной связи. Заполучи они мою SIM-карту, им удалось бы узнать, куда я звонил.
Пару дней спустя после описанной встречи террористы-смертники «Харакат аш-Шабаб» взорвали себя в баре регбийного клуба, где болельщики смотрели финал чемпионата мира — погибло свыше 70 человек
[173]. Многие заговорщики были кенийцами
[174]. Икрима потом признался мне, что его эмиссара арестовали в Кении за пособничество в подготовке теракта. Закручивание гаек в Кении означало, что отныне тому опасно выезжать из Сомали на встречи со мной в Найроби. Я так и не узнал, причастен ли он к теракту в Кампале, но я догадывался, что Икрима играл в террористической группировке отнюдь не последнюю роль. Он наладил прочные контакты с кенийскими боевиками, связанными с «Харакат аш-Шабаб», и рассказывал мне о том, что регулярно приезжает в Уганду.
Мои переговоры с кенийскими властями и племенем масаи о создании туристского лагеря затянулись. Помимо Шомполе я попытался арендовать захудалый курорт у плотины Масинга, построенной для гидростанции на реке Тана.
Однако расходы быстро росли. Деньги стремительно утекали сквозь пальцы, с момента получения четверти миллиона долларов от ЦРУ я так и не добился заметной прибыли. В кенийское предприятие я вложил свыше четверти всех средств, но просто выбросил деньги на ветер. Прочной основы для перехода на новый уровень разведывательной работы я не создал. И если датчане, пусть морально, меня поддерживали, британцы явно не пришли бы в восторг, узнав, что я вовлек в свою схему их соотечественника. Просочись к ним информация о том, что служащий Королевского морского резерва стал пособником джихадистов, без объяснений не обошлось бы.
В конце 2010 года Тоби Кауэрн планировал перебраться со своей шведской «Арктической базы» в Кению, но его вызвали
[175] в британское посольство в Стокгольме. Сотрудник МИ5 отвел его в заднюю комнату и заявил, что ему лучше отказаться от участия во всех связанных со мной планах. Агент даже не удосужился объяснить Тоби, почему он должен забыть об этом проекте. Возможно, в этом не было нужды. Сама мысль о связи резервиста Королевской морской пехоты с «Харакат аш-Шабаб» слишком рискованна. У Тоби не оставалось иного выхода, кроме как продолжать соответствовать своему статусу в Британии, а мое кенийское предприятие стало разваливаться по частям.
Мое доверие к кураторам не укрепила их просьба принять участие в операции, способной погубить мое прикрытие.
Датская разведка выяснила, что группа радикалов закупила у копенгагенского наркоторговца партию АК-47. Покупатели были шведами арабского происхождения, и кое-кто из них уже отправился на поля сражений джихада.
Возглавлял группу тунисец лет 45. Он недавно вернулся из Пакистана, где подозревался в связях с боевиками «Аль-Каиды»
[176]
[177].
Кланг спросил меня, не мог бы я поехать в Копенгаген, где оставались некоторые члены этой группы.
— Мы полагаем, что они ведут разведку целей. Хотелось, чтобы ты на них вышел и выяснил их планы, — объяснил он.
Если Кланг допускал, что мне удастся, не вызывая подозрений, сблизиться с членами группы, готовившей теракт в Копенгагене, это говорило о недостатке профессионализма и просто здравого смысла.
— Ты в своем уме? — прямо спросил я. — Я их в глаза не видел — думаешь, мое появление не вызовет у них подозрений?
Данных наружного наблюдения как шведской, так и датской разведки вполне хватило, чтобы помешать их планам. Пару недель спустя, ранним утром 29 декабря, эта четверка проехала по Эресуннскому мосту от Мальмё до Копенгагена. В машине пулемет, боеприпасы, глушитель и десятки пластмассовых контактных манжет. Служба радиоперехвата сообщила, что через несколько дней они планируют напасть на редакцию копенгагенской «Юлландс-Постен», газеты, первой опубликовавшей те самые карикатуры на Пророка Мухаммеда
[178].
