В тот же день все четверо были арестованы. Шведский гражданин йеменского происхождения, подозреваемый в том, что был инициатором и вдохновителем теракта, скрылся и избежал ареста. А вскоре направился в Йемен
[179].
В один из серых дней начала декабря я приземлился в Хитроу рейсом из Кении. Погода была под стать настроению. Может, пора завязывать с этими играми в шпионов? Слишком часто мне стали ставить палки в колеса, сводя на нет все попытки помочь датскому правительству даже за собственные деньги.
С другой стороны, я больше десяти лет входил в круги джихадистов. За это время я изучил их сети, группы и отношения в этих группах, пусть даже не всегда мог точно предсказать, кто именно из потенциальных джихадистов готов совершить теракт.
И вскоре — в декабре 2010 года — я еще раз убедился, насколько это действительно непросто. Человек, готовивший широкомасштабную бойню, въехал в центр Стокгольма на машине, имея при себе несколько самодельных взрывных устройств. Он припарковался на оживленной в канун Рождества торговой улице и отправил в шведскую разведку и в СМИ электронные письма с заявлением, что мстит за публикацию в шведских газетах карикатур на Пророка Мухаммеда и за участие шведов в войне в Афганистане. Затем поджег автомобиль и спрятался.
Он хотел дождаться, когда у пылавшего автомобиля соберется толпа зевак, и привести в действие бомбу на сиденье. А когда охваченные паникой люди побегут в его сторону, взорвать остальные бомбы у себя на теле и в рюкзаке.
Бомба в машине не сработала. Камеры слежения зафиксировали, что на соседней улице человек пытается подорвать себя. В течение десяти минут он пытался привести в действие взрывное устройство, закрепленное на животе. В конце концов, часть бомбы взорвалась, уложив его на месте, больше никто не пострадал
[180].
В тот же день я выяснил, что погибший террорист-одиночка был моим бывшим лутонским приятелем Таймуром Абдульвахабом аль-Абдалы. Мы познакомились с ним в универмаге и вместе играли в футбол. Из всех своих знакомых в Лутоне я считал его совершенно неспособным совершить теракт. Более того, в наших спорах он часто критиковал меня за радикальные взгляды. Но это было 6 лет назад.
После прохождения подготовки в Ираке Таймур действовал один. Кажется, никто из радикалов Лутона понятия не имел, что он готовил атаку, за исключением Нассердина Менни
[181], беженца из Алжира, впоследствии осужденного за предоставление Таймуру денег на подготовку теракта. Может, поддерживай я свои английские контакты, я бы узнал о его поездке в Ирак и одно это меня бы насторожило. Однако после размолвки разведслужб мне запрещалось работать в Великобритании. Потому я рассмеялся, когда из Копенгагена позвонил Кланг.
— Британцы попросили, чтобы мы связались с тобой насчет Таймура. Ты знаешь его друзей в Лутоне?
— Не думаю, что в Лутоне он дружил с радикалами, по крайней мере, когда я там был и в последний раз его видел — уже больше пяти лет назад.
Мысль о том, что британцы могут по желанию меня отстранять и задействовать, казалась смехотворной. Однако вскоре я убедился, что не только они решат меня вернуть, когда я снова понадоблюсь.
Глава двадцатая
Цель — Авлаки
Начало 2011 года — лето 2011 года
В начале 2011 года в моей разведывательной работе наступило затишье. Датчане продолжали платить мне гонорар, но в операциях за рубежом я не участвовал. Я полностью сосредоточился на развитии фирмы «Сторм Бушкрафт». Теперь я рассматривал предприятие как вполне реальный бизнес, а не прикрытие. В конце концов, я вложил в него не чьи-то, а свои деньги. И стал подумывать о новой жизни. Переговоры о приобретении курорта у плотины Масинга в Кении, в конце концов, вступили в решающую фазу. Несмотря на мое истощающееся банковское сальдо, я выплатил 20 000 долларов за возможность приобрести курорт в течение года.
Большая часть зимы прошла в размышлениях на разные темы в доме в Ковентри. Повседневная жизнь представлялась мне до убожества приземленной. Наводившее тоску небо и короткий световой день усугубляли чувство неудовлетворенности. Хотя британцы разорвали со мной связи, я все еще числился в активе датской разведки и должен был изображать Мурада Сторма, фанатичного экстремиста. И эта жизнь во лжи начинала меня угнетать. Дело стоило продолжения? Временами я боялся возвращения Абдуллы Мехдара и Амины и, заглушая страх, обратился к проверенному средству — кокаину, нюхая его в одиночестве у себя дома.
В феврале я прочел в Facebook, что моя средняя школа в Корсёре организует встречу выпускников. И тоже решил приехать. Я потерял контакт почти со всеми школьными друзьями в Корсёре, и провести выходные в их компании показалось мне неплохой затеей. Однако в последнюю минуту я отказался — из страха, что кто-нибудь непременно выложит в Интернет фото с торжества, на которых я веселюсь в обществе кафиров. И я снова замкнулся в темнице самоизоляции.
Труднее всего для меня в то время была необходимость постоянно лгать Фадие. Кокаин я прятал так, что она не могла его найти. Но приходилось объяснять ей частые отлучки за границу, источник денег для «Сторм Бушкрафт» и то, как проходили переговоры в Кении. Жене я сочинил целую легенду, в которую она, судя по всему, верила. Я рассказывал, что, вернувшись в лоно ислама, повстречал в Сане правоверных мусульман — из Йемена и Саудовской Аравии, — мечтавших учредить в кенийской глуши обитель для набожных молодых людей. Я утверждал, что они знали о моей фирме и собрали средства, чтобы я смог изучить благоприятные возможности. И это позволит создать нечто стоящее, повторял я Фадие, и откроет новые горизонты. Доля правды в моей легенде была, но основывалась она на большой лжи. Фадия не знала, что я получил от американцев 250 000 долларов, причем наличными, и, разумеется, понятия не имела, куда эти деньги стремительно исчезали.
В выходные, когда я мог общаться с детьми, мне страстно хотелось убедить их, что моя мусульманская одежда, борода, молитвы — фикция, чистейший обман, что на самом деле я тайно борюсь против террористов. Но не мог на это решиться — узнай они об этом, они сами оказались бы в опасности. Да и вообще — моему старшему, Усаме, исполнилось всего десять лет.
Меня угнетало осознание того, что единственными людьми, знавшими мою роль, мою истинную цель, были мои датские кураторы. Однако наши контакты ограничивались телефонными звонками. Я чувствовал себя ненужным. Меньше всего мне хотелось возобновления связей с ЦРУ. Но в одно апрельское утро я получил СМС от датской разведки. Большой брат потерял след Анвара аль-Авлаки и срочно нуждался в моей помощи.
